* * *

— Так–так, — сказал Жихарь и забарабанил пальцами по столу.

— Тут ведь еще какая выгода, — сказал Окул Вязовый Лоб, — Апсурда-то думает, что падчерицы в живых нет, поскольку ее прислужников-то, Корепана да еще одного, Морозка все–таки в лесу упокоил, чтобы по справедливости. Мужа своего, Перебора Недосветовича, она уже, поди, уморила. А у Кариночки нашей на Кривлянское княжество все права налицо, и мы, как окрепнем и урядимся, пойдем их воевать, и никто не осудит. Жупел о таком и мечтать не мог…

Жихарь укрыл лицо в ладони и сквозь пальцы поглядел на кузнеца.

— Эх, все-то меня предали, — сказал он. — А я-то, дурак, размечтался — стану княжить, к Яр–Туру послов снаряжу, хвалиться буду… Ну да ничего. Варкалапа одолел. Чих–орду на распыл пустил, а неужто девки убоюсь? Как пришла, так и уйдет, пусть только дороги обсохнут…

Кузнец поглядел на него с сожалением и подлил взвару в миску.

— За такое тебя люди свиньей собачьей назовут, и правильно сделают, — сказал он. — Кабы не княжна, ты бы до сих пор колодой пребывал. Сколько ночей она рядом с тобой пересидела, смотрела, чтобы ты дышать не перестал, иголками колола, травяные сборы составляла, Зеленую Бабушку среди зимы ухитрилась разбудить для доброго совета! Ночь сидела, а днем законы составляла — Многоборскую Правду! Другой князь, хоть два века проживи, такого не удумает! Теперь у нас всякое дело предусмотрено, всякая вина и всякое наказание. Нынче не побалуешь! Одна тебе выходит дорога…

Кузнец вздохнул и на всякий случай отодвинулся от богатыря подальше.

— Это куда же? — нахмурился Жихарь и через край опростал миску.

— А в долговую яму, — сказал Окул. — Ты в кабаке-то сколько задолжал? А лихвы за зиму сколько набежало? Невзор теперь первый богач на все Многоборье…

— Это когда же, скажи на милость, богатыри долги-то платили? — ощерился Жихарь. — Обождет, не треснет. Вот ворочусь из похода — тогда, возможно, и посчитаемся, коли добыча выйдет несметная, а я буду добрый… Где мои доспехи, кстати?

— В кабаке, — ласково сказал кузнец. — Опечатанные лежат княжеской печатью.

— Печать восковая, не железная, — сказал Жихарь.

— Печать-то восковая, — согласился Окул. — А закон железный. Незримые путы, негремящие оковы — вот он каков, закон. Скоро на себе испытаешь.

— А ты словно бы радуешься, — сказал богатырь. — Словно тебе медом этот закон намазан.

— Тебе нас теперь не понять, — с сожалением сказал кузнец. — Беда тому, кто перемены в державе проспал: будет во все углы тыкаться, как слепошарый.

— Что мне долговая яма? — сказал Жихарь. — Народ небось выкупит. Я ведь вас от злодея освободил, вольность благую даровал… Мне всякий обязан!