— Поди сюда, — прогудело чудище, — если решила помериться силами со мной, посостязаться в магии! Войди в меня, соединись со мной, стань частью меня, растворись во мне.
Химену озарило: она поняла, что перед ней — карикатурное воплощение любви и самых разрушительных проявлений желания. Та любовь, тот трепет, с которыми Лакшми относилась к туфельке — единственному, что связывало ее с пропавшими детьми, притянули чудище к этому предмету. Так продрогший нищий бродяга потянулся бы к едва тлеющему костру.
Бродяга, который жаждал бы пожрать огонь этого костра, забрать его тепло внутрь себя.
И еще Химена догадалась, что вторым, не менее мощным магнитом для чудовища явились ее любовь и тревога за внуков. Однако она понимала, какую силу такая любовь способна придать тем, кто хочет навредить предмету любви.
— Берегись, создание пустоты! — прокричала Химена, дабы на всякий случай честно предупредить чудовище, но оно продолжало надвигаться на нее, противно чмокая и воркуя и тем издевательски насмехаясь над поцелуями и бормотанием влюбленных. Холодные длинные лапы тянулись к Химене, к излучаемому ею теплу. Химена собралась с силами и с мрачной решимостью запела:
Меня коснуться не посмеешь — Ведь я уверена вполне: Любовь — не вздохи на скамейке И не свиданья при луне. За миллион не продается, Ее не запугает враг, Она пред силой не сдается, Не отступает ни на шаг! Любовь — не то, что называют Порой любовью сгоряча, Не то, что страсти распаляет И учит нас рубить сплеча. Не то любовь, что душу губит И душит ревностью подчас. Тот не убьет, кто свято любит,