– И самой плохонькой из краденых мелодий его ослиный рев в подметки не годится, – пылко добавил Циммерман.

– Но зачем это все? – допытывался Джон-Том. – Чего он добивается? С какой целью?

Газерс снова замотал патлатой головой и беспомощно сказал:

– Откуда мне знать? Это его спросить надо.

– Сначала мы думали… ну, типа, чтобы отомстить, – рассуждал Хилл.

– А сейчас нам кажется, дело не только в этом.

– Ага, – согласился Газерс. – Может, он так рассудил: если спереть весь музон, людям ничего другого не останется, кроме как его петухов слушать. И поверьте, парни, если вы не слышали, как Хинкель поет Дигби, вы не можете себе представить, какой это мрак.

– Не можете, – эхом подтвердил Циммерман.

– Оба-на! – тявкнул Мадж. – Ниче, щас мы положим конец этой фигне.

– Он хлопнул Джон-Тома по спине. – Мой кореш – не тока великий чаропевец, он еще и великий… ладно, ладно, согласен, через край хватил. Он еще и неплохой музыкант.

– Не слишком ли ты щедр на комплименты в этом походе? – поинтересовался Джон-Том.

Мадж невинно заморгал.

– Шеф, да это ж моя натура, ты че, вчера родился?

– Не поможет, – с сожалением произнес Газерс. – Не знаю, дядя, насколько ты хорош, да это и неважно. Хинкель, сволочуга, день ото дня все сильнее. Залезешь к нему, он и твою музыку стибрит. Высосет прямо из этой стремной гитары, и охнуть не успеешь. А тебе останется бессвязный лепет.

– С вами так было? – поинтересовался Джон-Том.

Циммерман с жалким видом кивнул:

– В чистом виде. Теперь мы даже а капелла не можем петь. Выходит воронье карканье.

Газерс постукивал лезвием самодельного томагавка по ладони.

– Мы решили чисто конкретно набраться терпения, выиграть время, авось и получится к Хинкелю подобраться. Но хоть его пение и яйца выеденного не стоит, он не совсем кретин. Задницу всегда прикрывает.

– Мы ребята мирные, – вставил Хилл. – Когда не на сцене, расслабиться любим. Но сейчас – совсем другое дело. Хинкель опасен, его необходимо, типа, остановить. – Взгляд поднялся к облачным утесам.