Они поспешили через город, медленно возвращающийся к обычной жизни. Людей на улицах было еще мало, и они добрались до храма очень быстро.

Снаружи палатки никого не было видно, но внутри они застали толпу сидящих на полу людей. В центре комнаты тоже сидела на полу, а не висела в воздухе, Алета, и сияние вокруг нее исчезло — как и сгустившаяся под ней ужасная тьма.

Подбежал Доминик и воскликнул:

— Накор! Как я рад тебя видеть!

— Когда это случилось? — спросил Накор.

— Несколько часов назад. Она висела в воздухе, и вдруг тьма под ней исчезла, будто ее утянуло в дыру, а девушка плавно опустилась на пол, открыла глаза и начала говорить.

Паг и остальные прислушались к тому, что говорила Алета, и Накор немедленно заметил:

— У нее голос изменился.

Паг не знал, как девушка говорила раньше, но наверняка не так — сейчас у нее был просто волшебный голос, негромкий, но ясно слышимый и к тому же музыкальный.

— Что она говорит? — спросила Миранда.

— С тех пор как очнулась, она говорит о природе добра и зла, — сказал Доминик. Он посмотрел на Накора. — Когда ты основал этот орден и сказал нам, что собираешься сделать, я сомневался, но знал, что нужно попробовать. Но то, что мы видим перед собой, — это абсолютное доказательство того, что могущество Ишапа должно было быть разделено с орденом Арх-Индар, ибо перед нами живое воплощение богини.

Накор рассмеялся.

— Не так витиевато. Пойдем. — Он провел их через сидящую толпу и подошел к девушке. Она продолжала говорить, не обращая на него внимания. Накор опустился на колени и посмотрел ей в глаза. — Она повторяется? — спросил он.

— Да, — отозвался Доминик, — по-моему, да.

— Кто-нибудь записывал ее слова?

Сидевший в стороне Шо Пи вставил:

— Два послушника все записывали. Это начало третьего повторения той же самой проповеди.

— Наверняка она устала и проголодалась.

Накор положил руку Алете на плечо, и она сбилась, моргнула, и взгляд ее стал более осмысленным.

— Что такое? — спросила она, оглянувшись на Накора. Голос у нее был уже другой, как у обычной женщины ее возраста, без магии, которая еще минуту назад делала его прекрасным и успокаивающим.