Серима стиснула кулаки с такой силой, что если б ее ногти не были по привычке обгрызены, она расцарапала бы себе ладони до крови. Волна бессильного гнева всколыхнулась в ней, но даже сейчас этот гнев был направлен на нее саму, одинокую легковерную дуру, а не на того, кто так ловко сыграл на ее легковерности. Даже теперь она, жалкая влюбленная идиотка, не могла заставить себя возненавидеть его.

Серима окинула взглядом новое платье — изящный покрой, тугой корсет, пышные накрахмаленные юбки. Роскошная золотая парча расшита нитями из чистого золота и крохотными ало сверкающими рубинами — теми, что добывают на принадлежащих ей копях. Серима знала, что портной выбрал именно этот фасон, дабы придать хоть какую-то форму ее безнадежно плоской и пресной фигуре. Опыт не удался. Драгоценности, призванные отвлечь внимание от недостатков хозяйки, лишь сильнее подчеркивали ее плачевное уродство. «Растреклятый наряд, — с горечью подумала Серима, — стоил мне годового дохода целой деревни, а на мне он смотрится как холщовый мешок».

И тут ее терпение лопнуло.

— Марута! — во все горло завопила она. — Марута! Сейчас же иди сюда!

В бешенстве Серима с такой силой дернула за колокольчик, что витой шнурок остался у нее в руках.

— Мириаль всеблагой, что еще у тебя стряслось? — отдуваясь, вопросила старуха. Остановившись на пороге, она театральным жестом схватилась за сердце. — Ты же меня чуть не прикончила! Бегать вверх и вниз по лестницам — это в моем-то возрасте…

Она не успела завершить свою ворчливую тираду. Серима, в три шага преодолев комнату, влепила экономке пощечину — такую увесистую, что на морщинистой щеке проступил быстро покрасневший отпечаток ладони.

Воцарилась мертвая тишина.

— Если ты слишком стара, чтобы бегать по ступенькам, — процедила Серима, — собирай свои вещички — и вон из этого дома! А если ты еще раз посмеешь сказать мне хоть одно дерзкое слово, я велю вывести тебя во двор и высечь перед всей челядью. Поняла?

Марута кивнула, впервые в жизни не в силах вымолвить ни слова. Нижняя губа ее мелко дрожала. Прижав ладонь к щеке, она смотрела на хозяйку жалким взглядом побитой собаки — и от этого взгляда Сериму охватил жгучий стыд. Она знала, что теперь до конца своих дней запомнит глаза Маруты — и будет презирать себя за то, что сделала. Серима поспешно отвернулась от старой экономки.

— Расстегни крючки, — велела она сквозь зубы, — и сними с меня эту мишурную дрянь. Да, и принеси мое старое черное платье.

— Что?! — взвизгнула Марута. — Ты хочешь пойти на церемонию в этом ветхом убожестве? — Старуха, похоже, оправилась на удивление быстро. — Да ведь ты в нем вылитая прислуга! А кстати, о прислуге — все уже ушли в Пределы, кроме твоего драгоценного Пресвела, — ядовито прибавила она, — так что ежели хочешь высечь меня прилюдно, придется тебе подождать до утра. Тоже мне, придумала — высечь…