— Да, сир, — повторил он. — Тридцать долларов в месяц. Это несправедливо. Мы подумали… — Облизнув губы, он оглянулся на двух своих товарищей, которые, стоя у него за спиной, поддерживали его малопонятными ободряющими жестами. — Так вот, мы подумали, как насчет основного оклада, скажем, в тридцать пять долларов? В месяц? — Сержант попытался прочесть что-нибудь на разом окаменевшем лице патриция. — С надбавкой в зависимости от должности? С надбавкой, скажем, долларов в пять.
Сбитый с толку выражением лица патриция, он опять облизнул губы.
— Меньше чем на четыре мы не согласимся, сир, — закончил он. — И мы это твердо решили. Извините, ваша светлость, но это так.
Взгляд патриция опять перешел сначала на бесстрастное лицо Ваймса, а потом на рядовой состав.
— Это
Шноббс шепнул что-то в ухо Колона и нырнул обратно под защиту Моркоу. Истекающий потом сержант вцепился в шлем, как будто тот был единственным предметом в мире, оставшимся реальным.
— И есть еще кое-что, ваше высочество, — произнес он.
— Ага! — патриций понимающе улыбнулся.
— Чайник. Он и раньше-то был не ахти, а потом и вовсе Эррол его съел. Стоил почти два доллара, — сержант сглотнул. — Нас бы устроил новый чайник, это ведь не так много, ваше превосходительство.
Патриций, вцепившись в подлокотники, наклонился вперед.
— Мне хотелось бы внести полную ясность в данный вопрос, — холодно произнес он. — Правильно ли мы поняли, что за свои заслуги вы просите ничтожную прибавку к жалованью и предмет кухонной утвари?
Теперь в ухо Колона зашептал Моркоу.
Колон уставился выпученными водянистыми глазами на членов городского совета. Ободок шлема мелькал у него в пальцах, как крылья ветряной мельницы.
— Ну, — начал он, — иной раз, мы подумали, ну, вы знаете, когда у нас обеденный перерыв или когда все затихает, такое иной раз случается в конце смены, нам, понимаете ли, хочется немного расслабиться, остыть… — Его голос ослабел и затих.
— И?
Колон набрал в грудь побольше воздуха.
— Доска для игры в дротики, но это, наверное, уже чересчур, да?..
Последовавшее гробовое молчание было нарушено беспорядочным фырканьем.
Шлем Ваймса выпал из его трясущейся руки. Грудная пластина ходила ходуном — то подавляемый годами смех неконтролируемыми взрывами вырывался наружу. Повернувшись к сидевшим в ряд главам гильдий, он все смеялся и смеялся, пока на глазах у него не выступили слезы.