Вот этот-то трофей и привезли с собой завоеватели.

Для маленькой «дальней» деревни такого воинства оказалось достаточно, чтобы жителей парализовало от страха. Люди знали, что Элизахар в отлучке, а слепая герцогиня вряд ли сумеет прийти к ним на помощь.

Адальберга, быстро позабывшая все свои былые страхи, влетела на площадь возле общественного колодца и резко натянула поводья. Лошадь закрутилась на месте, поднялась на дыбы, едва не сбросив всадницу, и успокоилась лишь спустя некоторое время.

Оснегги постоянно находился возле своей госпожи, а двое других пошли по деревне, вытаскивая жителей из домов и криками сгоняя их на площадь. Наконец перед Адальбергой выросла толпа – преимущественно то были мужчины: традиционно считалось, что женщины должны отсиживаться по хижинам и погребам, пока мужчины общаются с представителями власти.

Адальберга обвела их взглядом.

– Слушайте! – закричала она сипло. – Слушайте! Я – Адальберга, дочь Ларренса! Я – владетельная герцогиня, законная госпожа этой земли!

Она величественно протянула руку, и Оснегги, повинуясь приказу, развязал тесемки мешка. Туша монстра упала на землю и расползлась жирной кроваво-красной грязью.

– Я защищаю моих людей! – назойливо хрипел голос женщины. – Вы видите это? Это серый монстр, порождение приграничного мира! Знаете, куда он бежал? Он бежал к вашей деревне, чтобы полакомиться нежными телами ваших детей и жен! Но где же ваш господин, где Элизахар? Где он, когда вам грозит опасность? Элизахар бросил вас. Элизахар предпочел лизать сапоги Талиессина. Он, который обязан заботиться о вас, отобрал у вас припасы, чтобы накормить солдат Талиессина! Ради чего вы голодаете? Ради того, чтобы дочь Талиессина осталась королевой! Какое вам дело до дочери Талиессина? Почему же он бросил вас в беде? Разве вы – не его люди?

Она выдержала паузу и громко заключила:

– Нет, отныне вы – мои люди, потому что это я защищаю и спасаю вас. Я, а не Элизахар!

– Он повесит каждого пятого из нас, если мы подчинимся тебе! – выкрикнули из толпы.

Адальберга передернула плечами.

– Он далеко, а я – здесь, и клянусь, я тоже умею вешать! Я – такое же дитя Ларренса, как и Элизахар.

И они молчаливо признали ее главенство. Они позволили ей жить в их деревне, брать из тех припасов, что еще оставались, они позволили ее мужчинам развлекаться с местными женщинами. Они не возразили ей ни словом. Она – дочь Ларренса. Элизахар – далеко, а она – вот она, рядом, и трое преданных псов всегда при ней.

Затем к Адальберге присоединились еще двое из числа местных жителей. Вечерами, лениво не замечая ласк, которыми одаряли ее приближенные, Адальберга пила вино и говорила: