— Да, сразу после сезона дождей. Красные, с белыми пятнышками. После грибного сезона пустыня становится такой
— Кишит гигантскими поющими слизняками лилового цвета? Говорящими столбами пламени? Взрывающимися жирафами? Ты это имеешь в виду? — осторожно спросил Брута.
— Клянусь Господом, да! — воскликнул святой. — Сам не знаю, чего эти твари тут делают. Может, грибы их привлекают?
Брута кивнул.
— А ты ловко ведешь разговор, парень, — одобрительно хмыкнул Ом.
— Но иногда… такое ведь случается, что порой ты пьешь… самую обычную воду? — спросил Брута.
— Как ни странно, случается, — не стал спорить святой Когтей. — Вокруг столько вкуснейших напитков, но зачастую я испытываю совершенно необъяснимую жажду. Видимо, это какое-то пристрастие… пристрастие к воде. А ты как считаешь?
— Возможно, возможно… Бывает такое, хочется, и все тут, — заметил Брута. Он говорил осторожно, словно вываживал пятидесятифунтовую рыбу леской, рассчитанной ровно на пятьдесят один фунт.
— Очень странно, — задумался святой Когтей. — Вокруг столько ледяного пива, а я…
— А где ты берешь эту самую воду? — невинно поинтересовался Брута.
— Растения, похожие на камни, видел?
— Это с такими крупными цветами?
— Ага. Так вот, если разрезать мясистую часть листьев, оттуда можно добыть с полпинты воды, — объяснил отшельник. — Но должен предупредить: на вкус — моча мочой.
— Думаю, уж это мы как-нибудь перетерпим, — произнес Брута иссушенными губами.
Он попятился к веревочной лестнице, которая являлась единственной связью святого с землей.
— Точно не хочешь остаться на ужин? — поинтересовался святой Когтей. — Сегодня среда, а по средам подают молочного поросенка с отборными, пропитанными солнцем, свежими, как роса, фруктами.
— Э-э, много дел, — ответил Брута, спустившийся уже до середины раскачивающейся лестницы.
— Великолепные ликеры?
— Как-нибудь в другой раз…