– Пирог был вкусным, – вспомнила матушка, – но… сейчас… не знаю, почему… сейчас, Гита, прямо сейчас… мне почему-то очень хочется конфет.

Последнее слово повисло в воздухе эхом ружейного выстрела.

Нянюшка замерла. Ее рука машинально потянулась к карману, в котором всегда лежали покрытые пылью леденцы. Она уставилась на затылок Эсме Ветровоск, на тугой пучок седых волос, торчащих из-под полей остроконечной шляпы.

– Конфет? – переспросила она.

– По-моему, у тебя есть пакетик, – не оборачиваясь, бросила матушка.

– Эсме…

– Гита, ты ничего не хочешь мне рассказать? Например, о пакетике конфет, который некогда так удачно подвернулся под руку?

Матушка Ветровоск по-прежнему не поворачивалась к ней.

Нянюшка смущенно опустила взгляд.

– Нет, Эсме, – смиренно ответила она.

– Я знаю, что ты ходила к Верзиле. И как ты туда вошла?

– Ну, при помощи одной подковы. Особой подковы.

Матушка кивнула.

– Гита, не стоило ввязывать его в эти дела.

– Да, Эсме.

– Он так же коварен, как и она.

– Да, Эсме.

– Ты решила применить против меня упреждающую смиренность?

– Да, Эсме.

Они зашагали дальше.