* * *

Эдигус сидел на мокрой траве, обхватив голову руками. Ему здорово досталось по затылку. Но не смертельно. Он отнял от головы ладонь – на пальцах осталась кровь. Битва ушла куда-то в сторону, пока он без памяти валялся.

Пошел дождь. Вначале мелкий посыпал, как через сито просеянный, а затем ударил разом косыми длинными струями. Враз как-то сумеречно сделалось. Цвета потемнели, поблекли. Кажущаяся черной кровь на стоптанной траве смешивалась с раскисшей землей. В дождевой мгле мелькали серые силуэты, доносился звон оружия. Кто-то истошно вопил.

Эдигус встал на четвереньки, а затем, пошатываясь, на ноги. Где свои? В какой стороне? Кругом мертвые одни. Кто победил-то? Наши? Нет, похоже, что продолжается битва. Сколько же это может длиться? Где предел-то? Да, будет что рассказать сородичам.

Где меч мой? Вот он. На траве лежит.

Эдигус меч поднял. На клинке кровь густая застыла.

– Кажется, убил кого-то я, – пробормотал лесовик. – Не помню. Ничего не помню. Что я сородичам расскажу, если не помню ничего? Морды какие-то помню перед собою. А потом как отшибло все. А все равно никто не поверит, что лесовик в битву ходил. Сочиню что-нибудь.

Чем больше врешь, тем больше за правду принимают. Такова натура лесовиков.

* * *

Древко знамени подсеклось косым сабельным ударом. Полотнище упало в грязь. Конь под Пашей беспокойно вертелся, храпел, скалил зубы. Не умел Куроедов биться верхом. Скакать на коне мог, а вот мечом крутить и одновременно править поводьями не научился. Бестолково и случайно отбив очередной удар противника – дюжего длиннорукого конника в латах, он извернулся ужом и выпрыгнул из седла. Так оно привычнее будет на земле. Оно-то привычнее, но врагов чересчур много. В железо закованы. Лезут и лезут. Свои тоже напирают. Тесно. Не развернешься. Давка, как в автобусе в час пик. Где-то слева волчара рычит. Александр там, значит. Не видно командира в сутолоке боя, да и смотреть некогда по сторонам. Безжалостная сталь так и мелькает перед лицом. Успевай только, отбивайся. Надо на всякий случай шлем на глаза надвинуть. Так надежнее. Но обзор хуже.

Мертвые под ногами путаются. Не упасть бы. Свои же затопчут, как клопа.

На, сволочь, получи! Куда же ты! Это еще не все! Черт! Рука устала. Прав был Саня. Тяжеловаты для тебя доспехи, Пашка. Пожадничал. За красотой погнался. Это вся твоя натура, режиссер. Автомобили, самолеты, красивая жизнь, а теперь доспехи, что повнушительнее, напялил. А у самого дыхалка не та. Подорвал здоровье-то. Тренироваться надо было. Бегать по утрам.

Ох ты, здоровущий какой! В ошейнике металлическом с шипами. Чем это ты машешь? Что это за дубье? На член огромный похоже. У себя оторвал, чтобы бегать не мешал? Прямо на меня прет! Ломится, можно сказать, как пассажир, что на выход не успевает и по головам лезет. Чем я тебе понравился так? А может ты, того? Извращенец ты? А это у тебя орудие извращения? Уйди, противный! У меня нормальная ориентация! Нет, не слушает, зубы оскалил. Садомазо! Не дамся я! Извернусь! Землю вспашешь! На! А вот еще! Не знаешь таких приемчиков! Это не Камасутра тебе! Падай! Ты убит! Извращенцам не место на этом поле, где сошлись мужественные и стойкие, доблестные и сильные, такие как я! Как я! – Как я!