Клеть зажал уши ладонями, голова его раскалывалась от грохота аплодисментов.

А потом постепенно, слой за слоем, аплодисменты стихли. Они превратились в тишину тысяч и тысяч людей, которая, по мнению Губошлепа, была куда более опасна.

Золто бросил взгляд на Утеса. Тролль ответил ему жуткой гримасой.

Бадди по-прежнему стоял и смотрел на публику.

«Если он не заиграет, — подумал Золто, — нам всем конец».

— Телега готова? — прошипел он незаметно подскочившему Асфальту.

— Да, господин Золто.

— Лошадям овса задал?

— Как было приказано, господин Золто.

— Отлично.

Тишина была бархатной. Она походила на тишину в кабинете патриция, на тишину в святых местах и глубоких каньонах. Такая тишина пробуждает в людях непреодолимое желание закричать, запеть или проорать свое имя. Эта была тишина, которая требовала: «Заполни меня». В темноте кто-то кашлянул.

Асфальт услышал, как из-за кулис кто-то прошипел его имя. Крайне неохотно он прошагал в темноту, из которой его отчаянно манил Достабль.

— Та сумка, ну, ты понимаешь? — прошептал Достабль.

— Да, господин Достабль. Я положил ее…

Достабль протянул ему два маленьких, но очень тяжелых мешочка.

— Добавь туда вот это и будь готов к скорому отъезду.

— Хорошо, господин Достабль, потому что господин Золто сказал…

— Иди немедленно!