Паромщик с недоверием осмотрел монету, попробовал на зуб, но в конце концов согласился принять. Зазвучали громкие команды, и недовольно ворчащие крутильщики поплелись к рабочим местам. Дальвиг и Хак втащили упрямившихся лошадей на палубу; швартовщики тут же отвязали канаты от сколоченных в виде скоб дубовых брусьев и стали сталкивать паром с песчаного берега. Начальник крутильщиков, внимательно наблюдая за поведением парома, закричал:

– Навались!

Вздрогнув, палуба закачалась на волнах. Четверо голых по пояс здоровяков налегли на ворот, который с громким скрипением и стуком стал вращать блок. Разлохмаченный трением о барабан канат пополз мимо, а рулевые ловко выровняли положение судна. Без особого напряжения крутильщики топтались по палубе, блестя на солнце потными спинами. Время от времени один из них лениво отрывался от ворота и отходил, чтобы хлебнуть из здоровенной бадьи нечто, отдающее сильным пивным духом. Остальные трое в это время крутили блок без особого труда.

Кони пугливо перебирали ногами – им не нравилось стоять на качающейся палубе. Пытаясь оторвать поводья от коновязи, расположенной посреди парома, они задирали головы и косились на темную воду, быстро струящуюся вокруг. От мелких волн отпрыгивали мягкие теплые блики красно-желтого солнечного света. Нолан раскинулся вширь не менее чем на две тысячи шагов и казался небольшим морем. Дальвиг, как всегда, представил, что случится, если оторвется канат? Вероятно, ничего особенно плохого. По бортам парома были сложены дополнительные весла и длинные шесты, как раз на случай обрыва. Река спокойна, течение не очень сильное. Конечно, пока они добрались бы до берега, паром унесло бы далеко, однако хуже всего от этого самим паромщикам.

Один рулевой, едва заметно пошевеливающий веслом, негромко запел песню о людях, уходящих на войну:

Снова в песне Дальвиг не обнаружил ни ритма, ни рифмы. Может, тут такая манера пения? Или это просто издержки перевода в исполнении волшебного перстня? Ну на самом деле, нельзя же ожидать, что он станет еще рифмовать переведенные стихи!

Тем не менее заунывный и размеренный голос поющего нагонял тоску, вполне соответствующую смыслу слов. Никто из ушедших в бой обратно не вернулся, женщины овдовели, дети остались сиротами.

Примерно на середине реки к Дальвигу подошел один из швартовщиков, молодой еще человек, отличавшийся от остальных перевозчиков довольно-таки хрупким телосложением. Он робко присел на ту же деревянную лавку, на которой сидел Эт Кобос, и некоторое время искоса поглядывал на него. Наконец он решился и заговорил: