Светлый фон

Возвращение Питера Лейка

Возвращение Питера Лейка

Череда суровых зим внезапно закончилась. Сезоны, заключенные меж осенью и весной, могли назвать зимами только жители Гавайев. Дорожники, занятые ремонтом мостовой на среднем Манхэттене, где уличное движение обтекало их подобно ревущим паводковым водам, работали в середине января по пояс голыми. В канун Рождества на балконах верхних этажей можно было увидеть загорающих женщин. Люди забыли, как выглядит снег, производители зимней одежды разорились, газеты выходили под одинаковыми заголовками («Ньюсуик» – «Придет ли к нам зима?», «Тайм» – «Куда подевался прошлогодний снег?», «Гоуст ньюз мэгэзин» – «Жара!»). Когда все окончательно успокоились, решив, что климат на планете изменился, когда дирижер филармонического оркестра при исполнении «Времен года» Вивальди стал опускать ту их часть, которая была посвящена зиме, а дети стали считать рассказы о зиме сказками, в Нью-Йорк неожиданно пришел катастрофический холод, и люди вновь вспомнили о близящемся начале нового тысячелетия.

Обилие выпавшего в городе снега впечатлило бы и обитателей Кохирайса. Люди стали ходить по улицам на лыжах, проезжая над погребенными под снегом никому не нужными автомобилями, поражаясь необычайной чистоте воздуха. Дувший день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем северный ветер превращал город в огромный ледник. Мороз крепчал день ото дня. Это время суровых испытаний и лишений нравилось далеко не всем. Мороз, раскалывавший гранитные плиты и стволы деревьев и разбивавший браки, вернул из небытия лыжи, санки и буклеты о праздновании Рождества в Новой Англии. Лед сковал не только Гудзон, но и часть бухты.

Хотя некоторые говорили о том, что подобные зимы случались и прежде, никто не помнил такого страшного холода. Последняя столь же суровая зима, угрожавшая существованию не только физического мира, но и людских убеждений, случилась в самом начале двадцатого столетия, однако память о ней затмилась воспоминаниями о двух страшных войнах. Той зимой время обрело собственную жизнь и собственную волю, память о которых оно тут же стерло из сознания людей. Многие события, пришедшиеся на это время, так и не получили сколько-нибудь вразумительного объяснения. Возникало впечатление, что некая тайная сила, готовившаяся к решительным действиям, в последний момент почему-то отступила, решив дождаться более благоприятного момента. Судя по лицам мужчин и женщин, живших в ту пору (мы можем судить о них, глядя на старые фотографии), они знали и понимали куда больше, чем мы. Таких лиц и таких глаз теперь уже нет.