Им казалось несправедливым, что Эбби Марратта находилась в одном здании с умирающими стариками и что ее перевозили из палаты в палату на длинной каталке, над которой висела капельница с физиологическим раствором. Старики даже забывали о своих хворях, глядя на маленькую девочку, чье тельце занимало лишь малую часть этой взрослой каталки.

Вначале ее то и дело переводили с отделения на отделение, словно ее спасение зависело от числа этих отделений и работавших в них врачей. Затем эти бесконечные переезды, страшно раздражавшие Хардести и Вирджинию, внезапно прекратились, и это встревожило их еще сильнее. Какое-то время она лежала в палате, где не было ни специалистов, ни санитаров. Помимо родителей девочки здесь находился только дежурный врач, следивший за показаниями приборов.

Через какое-то время специалисты появились вновь, но на сей раз их было куда больше. Этих врачей, имена которых звучали подобно заклинаниям, рекомендовали Марраттам знакомые. Список их телефонов (с пометками «лучший специалист в городе»), составленный Хардести, занимал целую страницу.

Прошла еще одна неделя, но ни один из медиков так и не смог их обнадежить. Последний доктор, сжалившись над Хардести, решил поведать ему правду.

Доктор этот был авторитетным врачом и заведовал самыми престижными медицинскими заведениями города. Он внимательно изучил историю болезни, после чего дважды осмотрел Эбби и пригласил Хардести к себе в кабинет, окна которого выходили на Ист-Ривер.

– Нет ничего выше истины, – сказал доктор. – Рано или поздно вы все равно ее узнаете.

Все было ясно и без лишних слов. Хардести смахнул с глаз слезы.

– Ведите себя с ней как можно ласковее, не причиняйте ей боли и, главное, ничего ей не говорите. У вас есть другие дети?

– Да, – ответил Хардести.

Доктор молча кивнул и изобразил на лице некое подобие улыбки.

Хардести часто заморгал, подошел к окну и устремил взор на заметенный снегом больничный сад, за которым виднелась река. Откуда-то со стороны залива слышались гудки паромов. Смеркалось. Вдоль набережной уже загорелись огни, над крышами домов поднимались струйки дыма. Если на свете и есть что-то по-настоящему печальное, так это меркнущий зимний свет.

– Мама умерла, когда я был совсем еще ребенком, да и отца я потерял рано, – сказал Хардести, глядя на тихо падающий снег из окна комнаты Эбби. – Я был слишком молод и потому особенно не заботился о нем. Мне было, что называется, не до того. Он же работал на износ, почти не спал и ел что попало. Я видел, как он слабеет день ото дня, но не знал, что с этим можно поделать. Меня словно парализовало от ужаса. Он же счел это хорошим знаком и сказал мне: «Побереги силы для собственных детей. Это лучшее, что ты можешь для меня сделать. Только глупец станет расточать силы на такого старикана, как я». Он умер достойно, и я не чувствовал себя повинным в его смерти… – Хардести покачал головой. – С Эбби же все должно быть иначе. Она не должна умирать. Ее время еще не пришло. Для этого она слишком молода.