Потом Эспер опустился на колени рядом с Винной и погладил ее лицо, чувствуя, как колотится в клетке ребер его сердце.

– Держись, девочка, – прошептал он. – Потерпи еще немного.

Он коснулся ее шеи, но обнаружил лишь совсем слабый пульс. Если она умрет, пока они несут сюда сына грефта…

– Я не могу действовать под чужими взглядами, – сообщил он оставшимся слугам грефта. – Необходимо соорудить нечто вроде навеса над постелями.

– Зачем? – спросил управляющий.

Эспер мрачно посмотрел на него.

– Вы слышали про Сарнвудскую колдунью, не так ли? Многие ли выжили после встречи с ней? Однако мне это удалось, и она подарила мне одну из своих тайн. Но я был вынужден поклясться, что никто, кроме меня, не увидит лекарства. А теперь делайте, как я говорю, и не теряйте времени даром! И принесите вина и чистую белую ткань.

На лице управляющего отразилось сомнение, однако он отправил слуг выполнять указания Эспера. Вскоре в часовню внесли носилки, на которых лежал молодой человек не старше девятнадцати зим. Его губы посинели, казалось, что он умер.

– Проклятье, – пробормотал Эспер.

Если сын грефта умрет, ни он, ни Винна с Эхоком не выйдут отсюда живыми.

Но тут юноша закашлялся, и Эспер понял, что значительная доля синевы на губах объясняется какой-то нанесенной на них мазью. Местные попытки лечения, как видно.

Люди грефта быстро соорудили из шестов и простыней небольшой навес над тремя телами, а внутрь поставили маленькую жаровню и кувшин с вином.

Как только опустился полог, Эспер принялся бормотать заклинание сефри, которое запомнил еще в детстве. Его повторяла Джесп, когда делала вид, что колдует. Эспер поразился, с какой готовностью всплыли в памяти слова, особенно если учесть, насколько он старался забыть детство. Обычно выживание Эспера зависело от остроты его чувств, разума и оружия. А сегодня – от того, насколько удастся ему роль шарлатана.

Напевая и бормоча, он давил плоды и, как мог осторожно, запихивал их в рот Винны. Пять штук, потом глоток вина – и зажать ей ладонью рот, пока она не проглотит. Потом он занялся Эхоком и повторил то же, что делал с Винной. Когда он взялся за сына грефта, глаза юноши широко раскрылись.

– Глотай, – приказал Эспер.

С удивленным видом тот подчинился. Эспер повысил голос и закончил свои заклинания вычурным пассажем.

Вернувшись к Винне, он с холодеющим сердцем заметил, что ее состояние практически не изменилось. Он скормил ей еще два плода, а затем отбросил в сторону полотнище навеса.

Грефта внесли в часовню на специальном кресле, он сидел, с сомнением глядя на Эспера.