Сердце споткнулось и остановилось. Дикий. Дик.
– Мои песики его полюбили. И я не обидела малыша, когда они привели его ко мне.
Я коснулась морщинистой старушечьей ладони, и мои пустые глазницы обожгло яркой вспышкой света.
Лучи пробивались сквозь мощные кроны огромных деревьев и гасли в сгустках тьмы, скользивших между стволов. Тени, похожие на гигантских псов, огрызаясь друг на друга, окружили мальчика, ступившего на лесную поляну. Его ладошка крепко вцепилась в мохнатый бок такого же угольного сгустка с песьей мордой.
Лучи пробивались сквозь мощные кроны огромных деревьев и гасли в сгустках тьмы, скользивших между стволов. Тени, похожие на гигантских псов, огрызаясь друг на друга, окружили мальчика, ступившего на лесную поляну. Его ладошка крепко вцепилась в мохнатый бок такого же угольного сгустка с песьей мордой.
– Это и есть твой дом, Брэнглэп? – звонко спросил мальчик, оглядываясь. Солнце золотило вихрастую голову. – А он ничего… дикий!
Это и есть твой дом, Брэнглэп?
звонко спросил мальчик, оглядываясь. Солнце золотило вихрастую голову.
А он ничего… дикий!
И засмеялся, совершенно не пугаясь жуткой стаи. Дик. Это был маленький Дик. Точно такой же, каким я его видела в замке Аболан. Тот самый, что спас меня, пятилетнюю девчонку, из лап разъяренных селян, не дал утопить.
И засмеялся, совершенно не пугаясь жуткой стаи. Дик. Это был маленький Дик. Точно такой же, каким я его видела в замке Аболан. Тот самый, что спас меня, пятилетнюю девчонку, из лап разъяренных селян, не дал утопить.
– Дикий! – отозвалось эхо.
Дикий!
отозвалось эхо.
Из сгустка тьмы, особенно густой у корней древнего дуба, проступила дряхлая, морщинистая, как печеное яблоко, старуха.
Из сгустка тьмы, особенно густой у корней древнего дуба, проступила дряхлая, морщинистая, как печеное яблоко, старуха.
– Это ты дикарь по сравнению с моим лесом, детеныш!
Это ты дикарь по сравнению с моим лесом, детеныш!
– Здравствуй, матушка! – поклонился мальчик.