– Прошу прощения?

– Серый цвет – это тот же белый, только грязный. Ты не знаешь элементарных вещей, я поражена. А грех, молодой человек, – это когда к людям относятся как к вещам. Включая отношение к самому себе.

– Боюсь, все гораздо сложнее…

– А я не боюсь. Потому что не сложнее. Когда люди начинают говорить, что все гораздо сложнее, это значит, они боятся, что правда им может не понравиться. Люди как вещи, с этого все и начинается.

– Но есть ведь куда более серьезные преступления?

– Однако все начинается с того, что о людях начинают думать как о вещах…

Матушка замолчала. Овес не управлял мулом, и несколько минут животное брело куда глаза глядят, а потом бурчание из-за спины сообщило, что матушка снова проснулась.

– А ты силен в своей вере? – спросила она так, словно это не давало ей покоя.

– Я пытаюсь, – вздохнул Овес.

– Но ты прочел много книг. А книги, они ведь не способствуют вере.

Хорошо, что она сейчас не видит его лицо… Но, может, она читает его мысли сквозь затылок?

– Не способствуют, – согласился он.

– И тем не менее ты ее сохранил?

– Да.

– Почему?

– Если я лишусь веры, у меня ничего не останется.

Немножко выждав, он решил перейти в контрнаступление.

– А вот ты, госпожа Ветровоск… Неужели ты совсем ни во что не веришь? – спросил он.

Несколько секунд царила полная тишина, нарушаемая лишь стуком копыт мула, который осторожно пробирался между покрытых мхом корней. Овсу показалось, что откуда-то сзади донесся лошадиный топот, но ветер мгновенно поглотил посторонние звуки, особо яростно взвыв.

– Ну, почему… – откликнулась матушка. – Я верю в чай, в рассветы…