Такое же безмолвие встретило их на коротком пути от «Гробницы» до Винкулийского моста. Повозка въехала на мост, загрохотала над Виром. Свежий ветерок, как веником, прошелся по поверхности вод и улетел в самое сердце Шеррина. Река внизу переливалась в своем течении густыми оттенками зеленого и коричневого. Тут и там светлыми островками выделялись лодки под веселыми парусами. Одинокие кустики «попрошайки», пробившиеся меж камнями набережной, были усыпаны медно-желтыми цветами. Скоро предстояло зацвести вишне – и сотни деревьев облачатся в нежно-розовое кружево. Через неделю-другую весь город превратится в одно сплошное цветение…

Тем временем повозка, оставив позади старый Винкулийский мост загромыхала по булыжникам Набережного рынка. И тут горожане, подобно своим грязным оголодавшим собратьям на другом берегу Вира, толпились между палатками и ларьками, провожая процессию глазами. Молчание людей было столь всеобъемлющим, что скрип старых деревянных осей, грохот колес, перезвон упряжи и каждый шаг народогвардейцев по булыжной мостовой отдавались гулким эхом. Люди переговаривались полушепотом, и шорох приглушенных голосов пробегал по толпе, как ветер по полю; везде повторяли одно и то же имя: Шорви Нирьен…

Повозка – теперь ее сопровождала группа безмолвных горожан – миновала рынок. Торговую площадь и углубилась в путаницу переулков, по которым выбралась на улицу Клико с ее приличными магазинами, занимающими первые этажи высоких старомодных домов с узкими фасадами. По обеим сторонам улицы в какой-то уже и вовсе немыслимой тишине толпились шерринцы. Большинство горожан стояли в полном оцепенении; однако и здесь, как по всему пути следования, кое-кто выходил из толпы, чтобы проводить осужденных до места казни.

Они миновали «Приют лебедушек» – пустой, заколоченный. При виде его у Элистэ сжалось сердце, взгляд непроизвольно поднялся к оконцу в тени карниза; она бы не удивилась, приметив за стеклом свое лицо и внимательные глаза…

Оставив позади улицу Клико, повозка два раза свернула и выехала на проспект Аркад. Вдоль всего проспекта на тротуарах толпились люди. Впереди замаячил конец пути. Последние вечерние тени легли на землю, закатные облака побагровели, солнце скрылось за высокими столичными зданиями. С проспекта Аркад повозка въехала на площадь Равенства.

Элистэ огляделась, не веря своим глазам. На этой площади она бывала один-единственный раз, и тогда ей показалось, что здесь яблоку негде упасть. Но тогдашняя толпа выглядела жалкой по сравнению с нынешним стечением горожан. Площадь Равенства была запружена народом, и толпам новоприбывших приходилось тесниться в смежных улицах и проулках. Со дня казни Дунуласа XIII площадь не знала такого количества народу. Да и настроение несметной толпы было таким же, как в тот день, – торжественным, подавленным, исполненным ожидания перемен. Конечно, в историческом смысле гибель Шорви Нирьена несопоставима с казнью наследственного монарха Вонара, но и в том и в другом случае народ воспринимал смерть одного человека как перелом времен.