Мальчуган опрометью подхватился с перины. Шлеп, шлеп, шлеп – засеменил босоного к образам, наспех проглатывая: «И оставь нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим». Перекрестился и крикнул сестре:

– Скорей давай одеваться, а то не поспеем!

Девочка суетливо забегала по горенке, собирая разбросанную вчера братцем одежду. Принялась наряжать его. На ножки – малиновы сапожки, на ручки – теплые овечьи варежки. Укутала в зипун, подпоясала кушачком. Нахлобучив треух, отошла и полюбовалась. Ну герой, ну Бова-королевич!

Церковь была большой, деревянной. Остро пахло елью и смолой. Даже приторно-дурманящая вонь кадила не могла заглушить этого живого русского запаха, к которому примешивались и иные оттенки – квасной, дегтевый, сбитенный и… сивушный.

Ванятка посмотрел по сторонам. Люду было много. Как, впрочем, и всегда по воскресеньям.

Они с маменькой и сестрицей прошли почитай что к самому алтарю. Православные почтительно расступались, пропуская попадью с поповной и поповичем.

Из ризницы, словно Саваоф на облаце, выплыл отец Семен. Зыркнул искоса на семейство, удовлетворенно кивнул – вовремя. Хорошо еще, что не сказал свою любимую приговорку: «Bene», что на языке латынском, до которого, как и до зелена вина, батюшка большой охотник, означало: «Хорошо».

Служба началась.

Мальчик сначала пробовал сосредоточиться, но все попытки оказались безуспешными. Настроение было ну никак не молитвенное. Хотелось побегать по снегу, пососать сосульку тайком от маменьки, покататься на салазках с горы.

– И рече Господь ангелам! – читал трубным гласом батюшка с амвона.

Ваня присмотрелся к нему этак… По-особому.

И батюшка вдруг превратился в огромную кадку из-под огурцов, до краев наполненную зеленым вином. Из щели торчал огромный, красный, как уголь, нос, над носом две дырочки – глазки-копеечки, под носом дырища – зев, через который отец Семен частенько заливал пылающую душу проклятым Бахусовым зельем.

– И прихождаху сыны Божий ко женам земным!..

«Пора», – решил паренек и воровато огляделся по сторонам.

Прихожане самозабвенно крестились. Иные бабы всхлипывали, расчувствовавшись, – а на проповеди батюшка был мастак. Истинно Иоанн Золотоустый, как часто твердила супругу попадья.

А это что за ферт?

Длинная сухая фигура, одетая в дорогой, но уже какой-то вылинявший камзол. На голове нелепый «рогатый» парик из трех рядов завитых и напудренных локонов. В руках треугольная шляпа с перьями.

Видно, что из благородных.

Что-то раньше его здесь Ваня не примечал. Наверное, путник. Решил зайти, помолиться с дороги.