Пермион обоснованно полагал эти верования абсурдными, но было бы забавно, если б где-то существовал мир, в котором Хаммера звали бы Мартином, а Фарагуандо – Томасом, где вскормленные львицей близнецы стали врагами, а Луи Бутор променял хаммерианство на корону…»

Это и в самом деле было бы забавным, но подобные мысли «друг дона Алехо» бумаге не доверит, и Хайме безжалостно сжег исписанный лист. Начинать новое письмо было поздно – небо за окном стало густо-синим, внизу, надо полагать, уже собирались соратники.

– Мы не опоздаем? – заволновался Коломбо, позабывший ради торжественного выезда на генеральском плече об оскорбительных жетонах и неправильном хвосте.

– А как же черные перья? – усмехнулся Хайме. – Или Бонавентура прощен?

– Если генерал ордена говорит, что черное – это белое , – вывернулся фидусьяр, – значит, это так и есть.

Хайме усмехнулся и подошел к зеркалу. Не то чтобы он любил свое отражение, но посеребренное стекло, равно отражавшее живых и мертвых, успокаивало. Неужели все случилось именно с ним? Честолюбивые мальчишеские помыслы, негаданный бой, рана, монашество, жизнь без любви, смерть без смерти, мертвые друзья, неподъемное дело… Погасить костры не только в мундиалитской Онсии, но и в отвергнувших Рэму землях, защитить тех, кто учит и лечит, разобраться в свалившихся на голову чудесах, обуздать фанатиков, взять за горло сильных мира сего и заставить служить людям и Господу. Не слишком ли много для человека, который даже не вынесет допроса с пристрастием?

– Ты останешься здесь, – твердо объявил Хайме фидусьяру, – мои гости имеют право на чистую одежду и тем более на чистые тарелки.

– Я не буду летать над столом , – заныл голубь. – С еретиком это вышло случайно… Он враг нашей веры, и он был посрамлен!

Настолько посрамлен, что был готов выпить вино с упавшими с неба… специями. Да, Крапу в отсутствии брезгливости не откажешь. И в смелости. Тайно явиться в Аббенину для встречи с папистом, признать все, чего нельзя отрицать, но не предать ни короля, ни Лоасс – это не у каждого выйдет.

Выбирая из трех предложенных Лоассу войн, граф согласился на войну с Лоуэллом, тем паче полоумному Джеймсу наскучили ловля ведьм и бесконечные женитьбы, и он вспомнил, что прежняя династия оспаривала корону Лоасса. Бутору это не нравилось. Крапу признался, что Луи готов ударить первым, но опасается Рэмы. Хайме пообещал, что на юге будет тихо и мир не узнает об исповеди брата Яго, в прошлом полковника Лабри, чудом выжившего и раскаявшегося в прежних грехах.