Музыканты один за другим опускали смычки, танцующие останавливались, удивленно озирались по сторонам. Откуда-то выскочила рыжая собачонка, уселась у опустевшей бочки и самозабвенно взвыла. На нее цыкнули, собачонка поджала хвост, но не ушла, а вновь завыла, вскинув острую лисью морду к ошалевшим осенним звездам.

Костры горели вовсю, но Матильде вдруг стало зябко, и не только ей. Жужанна торопливо запахнула расшитую розанами стриженку [72], стоящая рядом молодка вздрогнула и прижалась к своему дружку.

– Лекаря!

– Где этот… Фери!

– Тут был…

– Балаж! Ты чего!

– Балаж!!!

Ласло потянул Матильду туда, где шумели. Хмель куда-то делся, в голове принцессы прояснилось, словно она не пила ничего крепче воды.

– Святой Иштван, что ж творится-то?!

– Эй!

– Ты чего?!

– И он?!

Балаж Надь лежал, уткнувшись лицом в грудь невесты. Мертвые глаза девушки смотрели в злое лунное лицо, казалось, бледный круг ухмыляется. Ласло нагнулся, тронул брата за плечо:

– Вставай!

Подбежал Пишта с кубком, Ласло потряс брата сильней, вздрогнул, попытался поднять, неудачно. Балаж неловко упал рядом с Вицей.

– Тоже готов, – пробормотал псарь Герге. – Никак отравил кто…

– Тогда уж обоих…

– Аполка! – взвыла Жужанна. – Как есть Аполка! Вернулась…

– Страсти какие…

– Не, Аполка, она только парней прибирает.