– Просто сон. У всех бывают кошмары. – Она отвела с его лица намокшую от пота прядь волос.

– Но мертвым не снятся сны!

– Всем иногда снятся. Успокойся.

Л'эрта заколотило:

– А если это не сон? Если… боги… – Он вскочил и нервно забегал кругами. Подернутые дымкой боли шартрезовые глаза виделись ему как живые.

Вампир резко остановился, не довершив шага, в невозможной для живого существа позе. Пусть сон! Но он должен, непременно должен увидеть, что она жива, цела, что все у нее в порядке. Иначе он просто сойдет с ума!

Ратиниара расширенными от удивления глазами смотрела, как он стремительно одевается. За окнами постоялого двора стояла глухая полночь.

– Куда ты?

Он зашарил по карманам, выворачивая на стол их содержимое. Сдвинул все найденные деньги в одну кучу.

– На, возьми. На какое-то время тебе хватит. Потом я постараюсь вернуться.

Она метнулась к нему, схватила за руки:

– Постараешься? Боги, л'иив'ахк, куда ты идешь? Что такое тебе приснилось?

Он аккуратно отцепил ее пальцы.

– Дурной сон. Просто дурной сон. – Уголок его рта изогнулся в печальной усмешке. – Но я должен проверить, что это действительно сон.

Ратиниара замерла. В синих глазах вампира волнами плескалась боль.

– Я боюсь за тебя, – сказала она очень тихо. Эльфийке тоже снился странный сон. Нехороший. Она не могла вспомнить деталей, только чей-то смазанный облик – и горящие на бледном лице раскаленными углями глаза. Пламя, рвущееся из бездны. Она забыла все – кроме этих глаз, из которых смотрела Смерть. – У меня нехорошее предчувствие.

– Ну тогда я не одинок. – Он шутливо поцеловал эльфийку в кончик носа. – Я действительно постараюсь вернуться, белочка. Не бойся.

Легкий хлопок, и на месте вампира закружилась крупная летучая мышь. Мгновение – и она вылетела в распахнутое настежь окно и устремилась на запад, в Керхалан.

Верхом до столицы Абадосса он бы добирался недели две. Если лететь по ночам, со средней скоростью, – пять дней. Но… Но если это был не сон? Тогда на счету каждая минута, каждое мгновение. Ему казалось, что он чувствует волнами накатывающуюся боль, дикую, почти непереносимую. Разумом он понимал, что не может ощущать эмоции Керри на таком большом расстоянии – но все быстрее взмахивал крыльями, сокращая дистанцию до Керхалана. Когда закончилась ночь, он принял абсолютно самоубийственное решение – и продолжил полет.