На куплу, к которой прибился Камен, налетали раза три, но без особого напора и усердия. Устали все. И помирать зря никому не хотелось, без того сегодня выпущено было крови на двадцать лет вперёд. Так что наскоки эти были больше для формы, и так же больше для формы от них отбивались, не бросаясь преследовать.

Насели по-настоящему уже во тьме, когда почти вся пехота ушла на тот берег…

– Кто там остался? – спросил Рогдай.

Не видно было ничего, только – слышно.

– Конный заслон, – сказал Протасий.

– Почему они не отходят? Прикажи им отходить. Пусть высветят спуски к мостам.

– Горят же вон костры… Не могут наши оторваться.

– Где горят? Это – разве горят?

Впрочем, костры действительно горели, Рогдай их видел хорошо…

– Остаёшься пока за меня, – бросил он Протасию, повернул коня и скрылся во тьме.

Протасий без слов повернул лицо к кесарю. Тот медленно кивнул и положил ему руку на плечо.

Четверть часа спустя по дальнему левому мосту проскакала сотня. Отчаянные крики вдали. Откуда-то взялись факелы, заметались. Шум боя стянулся туда, к дальнему краю. Потом к мостам стали спускаться – по трое, по пять, по десять – измотанные боем, падающие с коней всадники.

К мостам степняки прорваться всерьёз не пытались.

Через час стало тихо. Мосты подожгли.

Рогдая так и не дождались.

До самого утра мимо них кто-то шёл. Не всё погасло из того, что горело, и изредка на фоне подсвеченного далёкого дымного пятна возникал удлинённый силуэт…

На эту землянку, оказавшуюся на самом краю выжженного вплоть до предгорья поля, они набрели чудом или чутьём. Рядом разметало и спалило дотла маленький бревенчатый домик, и кто там прежде квартировал: отшельники, или пастухи, или лесничие, или кто-то ещё, – осталось неизвестным. Спасибо мародёрам: забрав то, что в землянке было (еда, наверное, что ещё?..), они оставили открытой дверь.

Как ни был Алексей ослеплён и оглушён за страшный минувший день, мимо такого пройти он не мог.