Оба смерча стали перемещаться вдоль барьера, в направлении ворот и угловой солнечной башни. От движения завихрения странного сияния отделились от них и растеклись лужами по камню.

Риан вспомнил о закованном в латы существе и стал лихорадочно озираться, но оно исчезло.

«Эти вихри только для отвлечения внимания, — неожиданно сообразил Риан. — А та тварь проникла внутрь».

Он оттолкнулся от стены и мимо светящихся облаков побежал к воротам. Риан с такой скоростью взлетел по ступеням и ворвался внутрь, что один из часовых чуть не снес ему голову мечом, а Растим с истеричным воплем отпрыгнул назад.

— Прости, — буркнул Риан. Оставив часовых в ужасе глазеть на светящиеся вихри, он схватил Растима за руку и потащил за собой в храм.

— Что еще? — пропыхтел ариаденец. — Что это за смерчи? Они как-то связаны с Гизаром?

— Гизар — самая малая из наших проблем, — ответил Риан, переходя на бег, как только убедился, что Растим следует за ним. — Найди Каруду и скажи, чтобы он приходил в башню к Маскелль. — Растим кинулся бежать через двор, и Риан крикнул ему вслед: — Что-то проникло сквозь барьер!

До него донесся стон коротышки-актера:

— Ох, и зачем только я это услышал!

Сквозь транс, в который она погрузилась во время медитации, Маскелль, сидевшая в тихом закутке, отгороженном для Посланника Небес, услышала, как кто-то произнес ее имя. Она открыла глаза.

Занавесь, закрывавшая арку, не колыхнулась, пыль, набившаяся в ее складки, осталась непотревоженной. Монахиня, которая присматривала за стариком, продолжала спать, свернувшись клубочком в углу. Старая Мали дремала, привалившись к стене, но наверняка услышала бы, если бы кто-то заговорил за занавесью.

Маскелль задумчиво посмотрела на все еще бесчувственное тело Посланника Небес; в ней проснулась надежда. Потом она услышала голос снова.

Маскелль поднялась на ноги: на этот раз она узнала голос. Подойдя к арке, она откинула занавесь. Снаружи в галерее еле тлела лампа. В ее тусклом свете Маскелль разглядела спящих у стены Киллию и Дорию, а с другой стороны — троих храмовых слуг. Ничто не нарушало тишины, кроме их спокойного дыхания. Снаружи не доносилось ни единого звука — даже пения жрецов. Воздух был совершенно неподвижен, ни единое дуновение ветра не проникало сюда.

— Ха! — выдохнула Маскелль. Их окружала защитная стена, отгораживая этот маленький уголок храма от остального мира. Наконец-то начинается схватка, чего так хотела Маскелль. Наконец-то появилось что-то, во что можно вонзить зубы; с безликими, бесформенными врагами сражаться было невозможно.