И опять музыка, казалось, разговаривала с Мойном Ранкелем, пробирая до глубины души. Молодой менестрель, вплетая свой голос в замысловатый узор звука, пел о далеких людях и местах, хотя с таким же успехом мог петь и о Лозлании. Очевидно, во всех маленьких деревушках есть похожие люди в похожих ситуациях. Но прозорливый предводитель знал то, чего парнишка знать не мог, — кое-что делало Лозланию единственной в своем роде.

Когда песня закончилась, несколько строчек припева задержались в памяти Мойна Ранкеля:

Так было давно решено, мужество нам дано, коль успеха не суждено, так было давно решено.

Казалось, слова что-то предвещают Мойну Ранкелю. Теперь он был уверен, что выступление Аурэля окажется именно тем, что деревне необходимо услышать.

— А чем именно занимаются люди в Лозлании? — спросил Аурэль, продолжая разговор с того места, где он прервался.

— Мы делаем то, что должны, — уклончиво ответил Мойн Ранкель.

— Как и все мы, ваша милость. Я не собираюсь навязываться.

Мойн Ранкель с улыбкой поднялся:

— Ты должен простить старика за подозрительность. К нам редко заглядывают незнакомцы. Мы — деревня переводчиков и писцов.

— А что вы переписываете?

— Древние книги, малоинтересные для большинства людей.

— И скоро задача будет выполнена, ваша милость?

— Надеюсь дожить до того дня.

— А о чем эти книги? Кто их написал? — Мелодичный голос Аурэля успокаивал и расслаблял, как и его музыка.

— День был долгим, а рано утром у меня дела. Время ложиться спать, — ответил лукавый политик. Мойн Ранкель был не из тех людей, которых легко расслабить.

Мойн Ранкель остановился перед входом в архив. Он знал, что ждет его внутри. Это был день выплаты Лозлану процента от доходов деревни. Деревенские старейшины всегда присутствовали при вручении кожаных мешков Мойну Ранкелю, который в свою очередь относил их магу. Годы шли, и старейшины постепенно забывали о том, что на них тоже лежит ответственность за принятое всеми семнадцать лет назад решение, поэтому количество оскорблений, обрушивавшихся на того, кого все винили в непосильном финансовом бремени, увеличивалось. Мойн Ранкель вдохнул побольше свежего воздуха и распахнул большую деревянную дверь.

— А, вот и он, — пробормотал один из них.

— Пришел отнести своему волшебнику наши заработанные потом и кровью денежки, — последовало еще одно замечание.

— Вы были бы грудой пепла, если бы не эти деньги, — откликнулся Мойн Ранкель, как обычно защищаясь.

— Может, человеку лучше превратиться в пепел, чем всю жизнь трудиться в поте лица, а получать какую-то жалкую долю своего заработка! — не остался в долгу Сморг.