– … да как дам тебе по уху, – продолжил Художник.

– Промахнешься, – отмахнулся Бог. – Ты недостаточно пьян, чтоб попасть. То есть ты и вовсе трезв, а собираешься с пьяным Богом Войны драться. Где твой мозг, уважаемый бывший Великий Магистр?

И тут у Эстена Джальна окончательно просветлело в голове.

– Фарин?! – воскликнул он, наконец соображая, где именно он находится. В Башне Зикера, где же еще! А что до этого было… Боги и демоны, чего только до этого не было!

– Фарин? – повторил он, хватаясь за это имя, как утопающий за протянутую руку.

– Нет, пятиногий дракон! – хихикнул Фарин. – Кому ж еще, кроме меня, взбредет в голову живого человека с ног до головы топталовкой облить?

Эстен Джальн осмотрел себя. Он и в самом деле был мокрым с ног до головы. Одуряющий аромат топталовки щекотал его ноздри. Бывший Великий Магистр оглушительно чихнул и решился.

– Дай мне глоточек, – попросил он.

– Не меньше двух, – тоном опытного профессора медицины ответил Фарин, протягивая бокал. – Залпом. А потом выдохнуть и допить все, что останется от бутылки!

– Я же умру! – с ужасом простонал несчастный Художник.

– Причем страшной смертью, – посулил Фарин. – Если не выпьешь. А если выпьешь – выживешь. А выживешь – еще попросишь.

– Говорят, топталовка просто ужасна! – жалобно пробормотал Художник.

– Чудовищна! – с чувством отозвался Фарин. – Если ее не пить. На тех, кто ее не пьет, она оказывает воистину смертоносное действие. Поэтому пей скорей, если тебе жизнь дорога! А то ведь если ты не успеешь ее выпить, кто знает, быть может, она выпьет тебя? С ней, знаешь ли, шутки плохи! Тут уж кто первым успеет!

Эстен Джальн закрыл глаза и опрокинул в себя бокал.

И вспыхнуло пламя! Огонь! Огонь! Огонь! Золотистый огонь пробежал по жилам, а по голове мягко прошлись тяжелые подкованные сапоги…

– Ох-х-х! – блаженно простонал Эстен Джальн, падая обратно на ложе.

И сразу все, что с ним произошло у Архимагистра, все, что продолжало мучить, – даже во сне, даже в бреду, даже в полностью бессознательном состоянии мучило! – все стало мелким, неважным, неинтересным даже. Вся невероятная, чудовищная боль, сводящая с ума, выворачивающая сознание… рассеялось, растворилось, утекло прочь… навсегда… навсегда… навсегда…

Блаженное пламя разбегалось по телу, выжигая все невыносимое… все то, с чем попросту жить невозможно…

– Еще! – выдохнул Эстен Джальн, подставляя бокал.

– А я что говорю, – довольно ответил Фарин. – Да брось ты этот бокал, эстет несчастный, брось, говорю, он все равно небьющийся… бери сразу всю бутылку!