— Со мной, — послышался рядом знакомый голос.

Из тумана выплыло лицо Коллаис и Ользан слабо улыбнулся и протянул к ней руку. Вернее, показалось, что протянул — на самом деле только пошевелил кончиками пальцев.

Руки осторожно усадили его, подложив под спину что-то мягкое.

— Ешь, — чашка с бульоном возникла перед ним и в тот же миг проснулся жуткий голод. Есть, однако, Ользан старался медленно — каждая ложка, которую ему подносили, обжигала внутренности расплавленным свинцом.

— Что у… — начал было он, когда первый голод прошёл и окружающий мир стал намного чётче. Коллаис (вновь в бело-зелёной одежде целителя, а не в походной форме) прижала ладонь к его губам и вынудила улечься обратно.

— Спи, — велела она. — Вопросы потом. Мне тоже хочется о многом тебя расспросить.

К удивлению Ользана, сон пришёл почти мгновенно. На сей раз это было не вязкое и одуряющее течение, покидать которое совсем не хотелось, а обычный сон — исцеляющий, лишённый сновидений, полностью скрывающий собою все заботы дневного мира.

* * *

Когда он, шатаясь, вышел из своего шатра днём позже, ему устроили небольшую овацию. Его обнимали, хлопали по плечам и поздравляли, словно человека, что совершил исторический подвиг. К слову сказать, сам Ользан из воспоминаний сохранил только пирамиду, статуэтки да семь невероятно красивых камней, переливающихся всеми цветами и поющих восхитительную музыку.

Или же музыку пел кто-то ещё?

Обо всём остались только смутные впечатления, словно о кошмаре — который никому не придёт в голову вспоминать, да ещё во всех деталях. Всплывали лишь отдельные фрагменты. Ользан извлёк пластинку, в которую собрались кусочки стекла и долго глядел, пытаясь понять, что же там изображено. Но штрихи легли беспорядочной грудой и никакого образа собой не несли. Вздохнув, художник убрал пластинку прочь.

— …Вот только магия с каждым днём всё слабее, — пожаловался шантирец. — Я уж не знаю, что ты там устроил, Олли, но фейерверк был знатным!

— Да, — подхватил Унэн, блаженно откинувшись на том самом холмике и сложив ручки на животе. — А какую историю я по этому поводу напишу. Клянусь Учением, со времён моего великого предка никто не устраивал такого основательного переполоха. Не знай я твоей родословной, подумал бы, что мы родственники.

Ользан рассмеялся и неожиданно остановился, глядя на монаха. На миг ему показалось, что, облачённое в жёлто-оранжевую накидку, там сидит совсем другое существо. Лохматое, клыкастое, с горящими глазами, мохнатыми ушами и наголо выбритой макушкой. Одним словом, обезьяна. Из-под одежд выглядывал кончик хвоста.