Здесь гостей ждали. Утоптанная до каменной твердости площадь между крыльцом, выстроившимися в ряд тремя стогами и обширной поленницей под дощатым навесом была ярко освещена факелами, вдоль лестницы покачивались слюдяные светильники с восковыми свечами, на ступенях лежала красная ковровая дорожка. Наряженные холопы — в зипунах, суконных шапках и длинных кафтанах, опоясанные широкими кушаками — прохаживались за воротами, готовые помочь с лошадьми и грузом, указать, куда ставить коней, откуда поить и чем кормить, где отдыхать самим путникам.

Всадники из вежливости спешились за воротами. Двое отдали поводья товарищам, под уздцы завели на двор цуг, волочащий похожее на походный дом сооружение, и остановили его аккурат возле самых ступеней. Наверху распахнулась дверь, на крыльцо вышел дожидавшийся этого момента в прихожей Андрей.

Глупо, конечно: князь — а, словно пацаненок, у замочной скважины вынужден караулить. Да ничего не поделать, такой уж в здешнем мире этикет. Рано выйдешь — свое достоинство уронишь. Поздно — гостю обида. Вот и приходится подгадывать так, чтобы на разных концах лестницы одновременно с ним оказаться.

Развернув плечи и выставив еще совсем короткую бородку, князь Сакульский замер: в правой руке — посох, на плечах — песцовая московская шуба, на голове — высокая бобровая шапка. Прямо Дед Мороз, а не человек.

Из раскрытой дверцы возка тем временем опустилась на дорожку одна нога, другая. Подхваченный холопами под руки, наружу выбрался боярин, одетый всего лишь в шитую золотом и самоцветами ферязь, в меховой остроконечной шапочке и — большущих безразмерных валенках. Гость поднял голову… И Андрей, прислонив посох к столбу, стремглав слетел по ступеням, забыв про церемонности шестнадцатого века:

— Юрий Семенович! Дядюшка! Боже мой, какими судьбами? Как я рад тебя видеть! Пошли вон, — небрежно отстранил князь чужих холопов и подставил князю Друцкому свое плечо. — Сколько же мы не виделись? Год? Два?

— Дядюшка, дорогой!

Этикет перепутался окончательно. Полина, не дожидаясь приглашения мужа, сама вышла с ковшом горячего, дышащего пряным паром сбитеня, увидела того, кто с детства заменял ей отца, и тоже, забывшись, сбежала к гостю вниз. А теперь не знала, куда деть угощение. К счастью, князь Друцкий не стал дожидаться приглашения, сам забрал у нее корец и быстро осушил, с наслаждением крякнув:

— Эх, соскучился по домашнему! Хорошо… — Он отер бородку, сунул пустую посудину ближнему холопу, обнял Полину и крепко в обе щеки расцеловал: — Здравствуй, доченька. Ой, да до тебя и не дотянуться. Никак опять на сносях?