— Если бы я сказал тебе, Лики, что сохраню твою жизнь при одном условии — я возьму твоего ребенка и разрублю его этим мечом, — ты позволила бы мне сделать это, ибо такова твоя сущность.

Она шарахнулась от него. Когда он вернул ей ребенка, она схватила его и уткнулась лицом в шаль.

— Твоя смерть ничего не даст, — сказал он. — Поэтому ты не умрешь.

Ей хотелось разрыдаться, но глаза были сухими, как будто их тоже выжгло засухой. Она больше не могла смотреть на него.

* * *

За два часа до рассвета Яннул и Зарос, возвращаясь из палатки двух красоток, заметили нечто, медленно покачивающееся на высоком суку циббы.

Подойдя поближе, они поняли, что это человек, повесившийся ночью.

— Это тот чудак из дома Йир-Дакана, — вспомнил Яннул. — У него еще было такое странное имя, как будто шипение змеи — Рас. Но зачем ему понадобилось…

— Возможно, это и есть тот, кто нас предал, — предположил Зарос.

Они перерезали веревку и отнесли тело подальше, ибо после странной молитвы на холме настроение в лагере было слишком хорошим, чтобы позволить испортить его.

За час до рассвета единственным прохладным местом были сожженные сады Дворца Гроз. Над обмелевшей рекой, где догнивали лилии, уже поднималась белая дымка, а по ведущим к воде ступеням перед дворцовым храмом из последних сил ползло гибнущее речное существо.

Мужчина, облаченный в черные чешуйчатые латы, остановился взглянуть на него, прежде чем свернуть на галерею.

В огромном пустом нефе все еще плавал дымок. Амрек стоял неподвижно, глядя на черных мраморных чудищ, маячащих в полумраке. Их удлиненные зрачки казались пятнами тусклого сияния, драконьи черты, подсвеченные чашами с огнем, несли на себе смутный отпечаток какого-то древнего неизреченного кошмара.

— Не бойтесь, великие, — негромко сказал Амрек, — я здесь из уважения к обычаям, не более. Я ни о чем не прошу вас, ибо точно знаю, что вы ничего мне не дадите.

Он думал о мальчике, в праздничное утро кромсавшем свою плоть ножом, неумело и остервенело. Боль, отвращение и ужас. Та рука, рука в ее слоистых серебряных чешуях, которую он полосовал снова и снова, умоляя черных богов принять его кровь, но снять с него проклятие змеиной богини. Его крики взлетали под крышу и отражались от нее эхом, превращавшим их в один долгий вопль. Потом явился Орн, любовник его матери, живой ужас и презрение, а потом чешуя отросла снова, даже не прикрыв рваные шрамы.

Амрек коснулся своей руки, скрытой черной перчаткой, с темно-синим камнем в перстне, неумолимо охватывающем слишком толстый мизинец. Уже в восемь лет он знал, как могущественна Повелительница Змей и как мало любят его боги Дорфара.