Никакого ответа, только глупое шлепанье его походки. Хотя как-то неожиданно она перестала выглядеть глупой. Теперь она стала решительной. Признающей поражение. Финальной.

— А как же наша с тобой особая связь, как она? — Он свернул за угол. Он слышал меня, но молчал. — Не поворачивайся ко мне своей проклятой спиной! — Я ударила кулаком по стене. — Уоррен!

Голос мой глухо отразился в пустом коридоре и перешел на шепот.

— Не… не уходи…

Прижавшись к стене, я попыталась восстановить дыхание.

«Как он мог? Он меня знал, знал, кто я и почему. Разве не он обнимал меня, когда я плакала на полу, глядя по местному каналу на собственные похороны, как на какое-то реалити — шоу? Он знает меня, — подумала я, — меня настоящую. Знает…»

— Даже я сама этого не знаю. — Дрожа, я оттолкнулась hi стены. Не хотела сломаться здесь, в коридоре, где меня любой может увидеть. Где, как вирус, повсюду сохраняется недоверие Уоррена.

Поэтому я бросилась к ближайшему выходу — к двери Греты, и она открылась так быстро, что я сделала два шага, прежде чем поняла, что забыла постучать. Полуослепнув от потрясения и жалости к себе, я едва заметила удивление Греты, то, как она вздрогнула, прежде чем овладела собой. Руки ее исчезли за спиной, она попятилась и прижалась к своему туалетному столику, и за ней в зеркале отразилось мое бледное лицо, мои темные глаза.

Похоже, я здесь на всех произвожу впечатление.

Она прижала руку к груди.

— Оливия!

— Прости. Я просто… Я не…

«Я не Оливия. Я не супергерой. Я не аноним. И я не стану плакать», — подумала я, хотя первые слезы уже выступили.

— Мне просто нужно с кем-нибудь поговорить.

— О боже! Конечно. — Она бросилась ко мне, хотя я заметила, что оно поколебалась, прежде чем обнять меня, потом сдалась и позволила мне уткнуться в ее плечо. — Не знаю, к кому прийти, а мне нужно поговорить, и я видела Уоррена, и он не… Он просто…

— Ш-ш-ш, — сказала она, прижимая мою голову к своей груди. И я расслабилась. Расслабилась, кажется, впервые за десять лет с тех пор, как меня бросила мать. Закрыла глаза и глубоко вдохнула. Я поняла, что теперь знаю ее. Розы и травы, на которых она настаивала чай, напоены ее дыханием и кожей, и отличительный запах отпечатался, как звезда, на моих висках.

Постепенно отчаяние и горе покинули мое тело, уплыли вместе со слезами, и я успокоилась. Всхлипывания сменились блаженной пустотой, я молчала. Грета продолжала покачивать меня, и хотя я знала, что она по-прежнему в ужасе того, что произошло утром, и боится меня, я была так благодарна ей за эту доброту, что остальное перестало меня заботить.