– Э-гей, лежебоки! Войну проспите! – прокатился над замершим лагерем хрипловатый голос Пустельги.

Кир высунул нос из-под плаща.

Над речкой стоял туман. Мелкие капли оседали на одежде, бревнах, приготовленном с вечера хворосте, покрывали крутой закопченный бок котла, словно бриллианты бархотку придворной дамы. Молодой человек усмехнулся – откуда ему знать, какие бывают украшения на знатных, а главное, богатых дамах? В Тьяле дворяне заботились больше об урожае пшеницы и удоях, чем о показном блеске и мишуре. А в блистательной Аксамале даже гвардейский лейтенант не мог оказаться на балу – самое меньшее полковник.

– Подъем, засони! Замерзнете!

Пустельга стояла на утоптанной площадке перед мостом в тонкой льняной рубахе. Меч в правой руке, меч в левой. Клинки вертелись, рассекая туман в клочья.

Выпад!

Защита высокой октавой! Меч в левой руке подрезает воображаемому противнику ноги.

Защита квартой!

Укол в голову!

Разворот на носке!

Высокая кварта!

Сдвоенный удар – голова и живот!

Прима!

Косой рубящий в голову!

Воздух дрожал и подвывал, как голодная бруха.

Воительница раскраснелась, в глазах светился юношеский задор.

Сейчас она не уступила бы красотой ни одной девочке из «Розы Аксамалы».

Кроме Фланы…

Кир вздохнул. Решительно откинул плащ. Расстегнул куртку, потянул меч из ножен.

– Ага, Малыш! – обрадованно воскликнула Пустельга. – Иди сюда!