— Но, Карана, послушай! Я не собирался его воровать! Я просто хотел на него посмотреть! Неужели ты не понимаешь, до какой степени летописцу хочется увидеть эту вещь?! — Лиан решил ничего не говорить о Табличке Вассалов. Теперь его недавний сон представлялся ему чем-то совсем нереальным.

На мгновение Каране очень захотелось дать Лиану возможность взглянуть на Зеркало. Если бы не клятва, она с радостью доставила бы ему такое удовольствие. Но удовлетворился бы Лиан одним видом Зеркала? А что если вид Зеркала пробудит у него еще какие-нибудь желания? Кроме того, неизвестно, ради чего делать ему такой подарок, который надо было заслужить!

— Как ты можешь просить об этом?!. Кроме того, Зеркало не выдает своих секретов каждому встречному. Но даже если бы ты сумел в нем что-нибудь разглядеть, не забывай, что его недаром называют еще и Кривым Зеркалом! И вообще, я дала клятву и, в отличие от некоторых, держу свои обещания!

Лиан пристыжено заерзал на полу. По правде говоря, он и не ожидал другого ответа.

— А что у тебя произошло с Эммантом? — спросил Лиан Карану несколько позже, когда она уже собиралась спать.

Девушка посмотрела на одеяло, механически разгладила на нем складки здоровой рукой.

— Это грустная история. Когда я здесь жила, я была еще совсем девочкой. Эммант любил меня или утверждал, что любит, хотя его поступки говорили совсем о другом. По доброте сердечной я слишком долго его терпела, когда же терпение иссякло, я поняла, что не знаю, как от него избавиться. И потом, мне было его жалко. Ведь он тоже двоекровник — наполовину арким, наполовину сантенарец. Правда, он так с этим и не смирился. Он живет как изгой, но только потому, что сам себя загоняет в угол. В конце концов я уже не могла выносить его приставаний, о чем и сказала ему довольно резко. С тех пор он жутко невзлюбил меня и стал пакостить при любом удобном случае: говорил обо мне гадости, подкарауливал, стараясь застать врасплох. И однажды ему удалось. — Карана вздрогнула, вспомнив о том, как все было. — В память об одной из таких встреч он наградил меня вот этим, — сказала она, прикоснувшись пальцем к шраму над глазом. — А я пырнула его ножом и постаралась оскорбить, потому что он гнусная трусливая тварь, способная нападать только из-за угла. Аркимы запретили ему приближаться ко мне — с этого момента он еще сильнее возненавидел меня. Я ранила не только тело Эмманта, но и его самолюбие, навредив в первую очередь самой себе. Теперь я испытываю к нему не отвращение, а скорее сочувствие, и, возможно, он это понимает. Мне было невыносимо стыдно, что я не сдержалась и бросилась на него с ножом, поэтому я не могла больше оставаться в Шазмаке. Что бы сказал о моем поступке отец?! Он был большим и сильным, но очень добрым человеком. — У Караны на глаза навернулись слезы. — Он сумел бы поставить Эмманта на место, не тронув его даже пальцем.