Эта фраза была встречена широко открытыми глазами Элеги и медленным увяданием улыбки. Радость ее погасла так быстро, что Териза припомнила: сама она не представляет, что происходит, зато Элега понимает то, что сказала Териза, лучше, чем она сама.

Голосом лишь чуть громче, чем шепот, леди спросила:

— Вы боитесь довериться мне? Мы женщины, вы и я — в проклятом мире мужчин. Никому другому вы не можете доверять так, как мне. Никто больше не желает добра как Морданту, так и вам. Что мне сделать, чтобы убедить вас?

Это был тот вопрос, на который Териза могла ответить. Она без колебаний сказала:

— Объясните мне, что происходит. Прежде чем просить меня довериться вам, сначала доверьтесь мне.

Элега медленно кивнула, словно поняв. Она уже не смотрела на Теризу, и ее улыбка исчезла:

— Вы, оказывается, владеете этим искусством лучше, чем я предполагала. Я не могу довериться вам, пока вы не доверитесь мне. Я при этом теряю больше.

Она печально отвернулась, явно намереваясь уйти.

В смятении и отчаянии Териза хотела спросить: "Что вы имеете в виду? Чего вы теряете больше, чем все остальные в этой неразберихе?" Но промолчала. Вместо этого, прежде чем Элега дошла до двери, она сказала:

— Объясните мне хотя бы одно. Почему вы решили, что я лгу относительно Мисте?

Леди замерла, положив ладонь на ручку двери. На лице Элеги появилась улыбка другого типа — страстная, немного напоминающая улыбку, когда-то подаренную Теризе ее сестрой.

— Как я уже сказала, вы ведете себя прекрасно, Териза. Но вы недостаточно хорошо знаете Мордант, чтобы пользоваться силой не рискуя. Вы, видимо, не знаете, что сказанное вами о Мисте совершенно невозможно. Ромиш слишком далеко отсюда. В такую зиму женщине было бы легче в одиночку восстановить проломленную стену, чем пересечь Демесне и Армигит пешком. — Нотка торжества. — Я сомневаюсь, что у вас было намерение заставить меня поверить, будто моя сестра собирается покончить жизнь самоубийством.

И, продолжая улыбаться, Элега вышла из комнаты.

Териза почти не заметила ее уход.

Она вспоминала, как король Джойс стоял перед ней, плотно закрыв глаза, жестоко страдая от мысли, что Мисте вернулась домой к матери, и слезы катились по его щекам.

Если вы солгали мне… — произносил он, словно умоляя. Если вы посмели солгать… — Но ведь он в тот момент должен был прекрасно понимать, что она говорит неправду.

На сердце у нее было тяжело. К несчастью, вся ее ложь, и интриги, и боль, находившиеся внутри ее, отказывались исторгаться наружу. Через мгновение она подошла к двери, открыла ее ровно настолько, чтобы предупредить стражников, что не желает больше никого сегодня видеть, затем закрыла, снова села перед камином и выпила вина больше, чем когда-либо в жизни.