Но ответил мне импульсивный каргуш Фока:

«Ну и что ты имел ввиду?!»

«То, что мы наблюдали сейчас зрительно-слуховую галлюцинацию, призванную остановить и повернуть наш отряд…» – проговорил я, но Фока меня грубо перебил:

«А сейчас ты уткнешься своим… человеческим носом в осязательную галлюцинацию… Если, конечно, вовремя не повернешь назад!.. Э, э, э, ты куда делся?!!»

Когда Фока начал свою замечательную по иронии фразу, я как раз находился в двух-трех шагах от завала, а когда Фока заканчивал свой короткий монолог, я на всем ходу влетел в этот завал и… исчез! Бедный маленький каргуш видел перед собой несокрушимую каменную осыпь и повод лошади, тянущийся… внутрь этой осыпи! Именно это «видение» и вызвало его последний растерянный возглас!

Однако, повод не смотря на мое исчезновение продолжал оставаться в моей руке, и я продолжал тянуть за собой лошадь, так что через секунду моя кобыла, спокойненько последовала за мной внутрь завала, неся на себе обоих каргушей. Сэр Вигурд притормозил было перед грудой валяющихся камней, но в этот момент осел с рогами и на кошачьих лапах быстренько обогнул его коня и шмыгнул в «камешки» следом за моей кобылой. Маркизу ничего не оставалось, как только стиснуть зубы и тащить своего бронированного конягу прямо на каменную преграду, куда тот вслед за самим рыцарем беспрепятственно погрузился.

Двигаться внутри морока было не слишком приятно, особенно учитывая то, что он вдобавок издавал звуки, характерные для оседающей осыпи: поскрипывание, шуршание, постукивание, вздохи, хорошо еще, что на плечи и голову ничего не давило. Только вот видно не было ничего – сплошной радужный туман со всех сторон. Но эту невещественную преграду мы миновали довольно быстро, вот только за ней нас ожидало…

Когда радужные переливы, окружавшие меня плотной завесой сначала потускнели, а затем и вовсе разошлись, я не секунду замер, а затем вынужден был пройти чуть вперед против собственно воли, чтобы позволить выйти из «завала» своим спутникам. Если бы не их настойчивое «попихивание», я, возможно, вообще бы повернул назад. Посудите сами, выходите вы ночью на чистый, свежий воздух и видите, что в призрачном свете вами самими разожженного огонька, не далее чем в двадцати метрах сидит… бабушка метров восьми ростом!

Эта пепельного цвета старуха – ее кожа и одежда сливались в неразличимое пепельное убранство, сидела на корточках, прислонясь к гранитной скале. На ее голове красовалась странная четырехугольная шляпа, сделанная, казалось из куска серого гранита, серый фартук, тоном чуть темнее остальной одежды, был наброшен на шею, но не завязан на спине завязками, а переброшен через плечо. Перед старухой стояла не то кастрюля, не то здоровенный чугунок, прикрытый тяжелой крышкой, сквозь которую проходил черенок здоровенной ложки, и старушка, так и не снимая крышки, мешала что-то внутри чугуна, напевая при этом странную заунывную песенку, хриплым немузыкальным басом.