Скрипач не знал, сколько времени он так простоял. Из оцепенения его вырвал тихий шепот.

— Ким…

Он рухнул на колени рядом с другом и потянулся зубами к собственному запястью. Вэйлианесс перехватил его руку слабеющими пальцами.

— Не поможет… уже нет… Прости, но… Кажется, это все. И совсем не страшно…

— Вэй! Не смей, слышишь, не смей! Не смей умирать! — кажется, Киммерион заплакал. — Ты не имеешь права!

— Увы… Ким, выполни мою последнюю просьбу, — каждое слово давалось лорду с трудом. Кровь уже сочилась у него изо рта, непонятно, каким образом он заставлял себя оставаться в сознании. — Клянись, что выполнишь!

— Клянусь, — простонал он сквозь слезы.

— Выпей мою кровь. Всю. Полностью. Это даст тебе силы, теперь я знаю. Мне уже не помочь, этот клинок… Я уже мертв. Выпей мою кровь, и уходи. Уходи отсюда, но открой окно… Восход с этой стороны… обескровленное тело вампира… эльфа или нет… солнце превратит в пепел… теперь — знаю… Выпей кровь… станешь сильнее… тебе понадобится… Я так хочу.

Какими-то жалкими останками сознания Ким трижды проклял себя за опрометчивую клятву, но уже ничто нельзя было изменить. Любая клятва священна, клятва умирающему священна вдвойне, клятва же умирающему другу нерушима.

— Хорошо…

— Ты не можешь подарить мне поцелуй мужчины, для тебя это противоестественно…

Непристойно. Непристойно. Непристойно.

— Вэй…

— Не перебивай меня… Ты не можешь подарить мне поцелуй мужчины, тогда подари мне прощальный поцелуй вампира… — он запрокинул голову, подставляя для укуса горло.

И в этот момент Ким понял — в любви не бывает ничего непристойного. И вместо того, чтобы просто всадить клыки в сонную артерию, он обхватил руками голову Вэйлианесса, и коснулся губами его губ.

Несколько мгновений — не больше — длившихся вечность.

В любви нет ничего непристойного. Ничего, кроме притворства.

Притворства не было.

— Я люблю тебя.

— Я знаю.