– Ладно. Скажите лучше, есть у кого-нибудь жир? Сало, масло – все, что может сойти за жир.

Оказалось, что мой приятель Тай Дэй тащил здоровенный комок сала, на тот случай, если придется что-то готовить. Нюень бао не переставали меня удивлять. Хотя их религия несомненно являлась одним из ответвлений гуннитской, они ели мясо. Даже свинину, к которой не прикасались веднаиты болот. Должно быть, Тай Дэй таскал с собой это сало годами, используя его разве что… Впрочем, какая разница? Сало – это как раз то, что мне нужно. Я спустил штаны и добросовестно обработал стертые в кровь ляжки.

– Худо-бедно, теперь некоторое время продержусь.

Одноглазый заметался на своих носилках, ворча, что его уложили в лужу. Лужу под собой он устроил сам. Дождь уже кончился. Колдун снова перекатился набок, отхаркался, после чего затих и уснул.

– Это выглядит довольно свежим, – сказал мне Лебедь.

– Свежим, как поцелуй, – подхватил Мотер.

– Смотри-ка ты. Наш друг Корди вырос над собой, с тех пор, как стал водить компанию с Бабой.

– Давайте-ка займемся нашим колдунишкой-подснежником, – предложил я.

– Что-то у меня нет охоты этим заниматься, – отозвался Нож.

– У меня тоже. Кому охота с дерьмом возиться? Знаешь что, а почему бы Лебедю и Мотеру не взять это на себя? А мы здесь посидим: надо же будет кому-то отнести в лагерь донесение, ежели что пойдет не так.

– Надо же, этот малый говорит, как заправский офицер, – промолвил Корди. – Надо полагать, ты изрядно продвинулся за время этой кампании, наверное, совершил кучу подвигов.

– Я – бог.

С этими словами я позволил Тай Дэю помочь мне подняться. Его мускулы еще оставались расслабленными. Он двинулся в сторону, указанную Лебедем.

– А как насчет твоего приятеля? – спросил Нож и запустил шишкой в Одноглазого. Тот и ухом не повел.

– У него полно своих обязанностей. Не будите спящих колдунов.

Одноглазый приподнялся.

– Я все слышал, Щенок, – прохрипел он и снова рухнул на носилки.

– Пожалуй, лучше будет бросить это дерьмо здесь, а на носилках унести то, которое мы откопаем.

Предложение было встречено всеобщим одобрением. Не возражал даже сам Одноглазый. Он снова храпел.

Не было никаких признаков того, что Ревун с момента своего падения сдвинулся хотя бы на дюйм. В снегу зияла дыра, а на ее дне, на глубине восьми футов, виднелась куча тряпья, слегка припорошенная снегом.