— Обстоятельства изменились, мой Лорд.
— И что же?
— Леди Белина мертва.
— Что с ней случилось?
— Я убил ее, — сказал Оккуда оцепенелым голосом. — Я больше не смог выносить ее бесконечного крика. Сначала настойка из трав, которую показала мне леди Сефрения, ка-то утихомиривала ее, но вскоре перестала действовать и она. Я попытался давать ей побольше, но все в пустую. Как-то ночью, когда я передавал ей ужин через окошко, я увидел ее. Она была в бреду и с губ ее текла пена как у бешеной собаки. Это была агония, сэр. Тогда я решил прекратить ее мучения.
— М все знали, что к этому, возможно, придется прибегнуть, — мрачно пробормотал Спархок.
— Может быть, мой Лорд. Но я не мог заставить себя войти туда. А травы больше совсем не помогали, не утихомиривали ее, белладонна, однако, смогла. Она перестала кричать, вскоре после того, как я дал ей настойку из ягод. Потом я кувалдой пробил в стене башни дыру. Я сделал все, как вы говорили, при помощи топора, — в глазах Оккуды показались слезы. — Никогда в жизни мне не было тяжелее. Я обернул ее тело в кусок полотна и вынес из замка. Я сжег ее. После этого я уже не мог смотреть в лицо графу. Я оставил ему письмо, в котором открыл свое преступление и ушел в деревню, недалеко от замка. Я нанял слугу, чтобы они позаботились о графе. Даже после того, как я их ка будто убедил, что в замке больше нет опасности, мне пришлось заплатить им вдвое, чтобы они согласились. Потом я ушел оттуда и вступил в эту армию. Я надеюсь, сражение начнется скоро. В моей жизни все кончено, все что я хочу теперь, это умереть.
— Ты сделал то, что должен был сделать, Оккуда.
— Моет быть, но это не снимает с меня вины.
— Спархок немного помолчал.
— Знаешь что, пойдем-ка со мной, — сказал он.
— Куда, мой Лорд?
— Ты должен увидеться с патриархом Эмсата.
— Я не могу предстать перед священником с окровавленными руками.
— Патриарх Беркстен — талисианец. Я не думаю что он слишком щепетилен. Эй, нам надо увидеть патриарха! — крикнул он талесианскому стражнику. — Отведи нас к его шатру.
— Слушаю, мой Лорд.
Талесианец провел из через лагерь к шатру патриарха Беркстена. Суровое лицо Беркстена, казалось, еще более талесианским при свете свечи. Тяжелые надбровья нависали над глазами, твердые скулы и широкий подбородок выдавались вперед. Он еще все был в кольчуге, но рогатый шлем лежал в углу шатра рядом с топором.
— Ваша светлость, — с поклоном сказал Спархок, — мой друг в духовном смятении, я надеюсь вы сможете дать ему слово утешения.
— Это мое признание, и моя обязанность, сэр Спархок.