— Но почему я? Багшо в два раза тяжелее меня, а боевых приемов он знает в миллион раз больше.

— Совершенно верно, — раздраженно кивнула бабушка (ну как можно не понимать таких простых вещей!). — Именно поэтому они не согласятся доверять ему. Стороны должны иметь примерно равную силу. И ты себя недооцениваешь. Я видела результаты обследований, ты значительно сильнее, чем могло бы показаться. Эти люди — не профессионалы и уже не молоды, в случае чего ты прекрасно удержишь их до прибытия помощи. Кроме того, наши переговоры должны остаться в тайне.

Но почему не доктор Фиш?

— Ты отводишь мне роль придворного шута?

— Придворного шута? — Бабушка закинула голову и громко расхохоталась; прежде Седрик даже не представлял себе, что она умеет смеяться. — Прекрасно сказано, прекрасно! Знаешь, Седрик, странная она у тебя какая-то, эта твоя неопытность и невинность. Даже я тебя недооцениваю, раз за разом. Вот и они недооценят.

— Как Пандора? — горько усмехнулся Седрик. — А ее-то за что? За то, что она поливала тебя в этом специальном выпуске и…

Бабушка опустила глаза. Не от смущения, конечно, — Седрик догадывался, что она просто читает на своем коммуникаторе невидимую ему бегущую строку.

— Знал бы ты только, какие серьезные люди вынуждены по твоей милости ждать. — Сообщение, по всей видимости, кончилось. — Девлин в нашей беседе не упоминался; будем считать, что здесь ты разобрался своими силами. Так что же, — нетерпеливо вздохнула бабушка, — значит, тебя беспокоит судьба Пандоры Экклес?

— Я беспокоюсь за них обоих.

— Мало-помалу ты привыкнешь жить с чувством вины. Придется. Ладно, объясню тебе вкратце. Только учти, Седрик, что я не привыкла подыскивать своим поступкам оправдания.

А жаль, вертелось у Седрика на языке, могла бы и научиться.

Бабушка оперлась локтями о стол, словно готовясь прочитать длинное поучение.

— Во-первых, как тебе прекрасно известно, она клонировала себя. Она вырастила свою копию, а затем собрала урожай. Лично я воспринимаю такой поступок как неописуемо отвратительное убийство с заранее обдуманным намерением.

Ты не суд, хотелось сказать Седрику, ты не имеешь права выносить приговор, тем более — смертный. Не суд, но — может быть — правосудие, справедливость? Багшо говорит, что суд давно превратился в фикцию, его задушили юристы. Седрик молчал и смотрел в опасно поблескивающие глаза Агнес Хаббард.

— Во-вторых — нет, я не убиваю репортеров, показывающих Институт в неблагоприятном свете. Хотя соблазн такой возникал не раз и не два.

Бабушкина шутка заставила Седрика неуютно поежиться.