Его руки легко коснулась мягкая ладошка. Точно птица задела крылом.

— Ты в порядке? — прошелестел голос. Он не смог ни оттолкнуть ее, ни рассмеяться от нелепости вопроса — так и застыл между двумя чувствами, точно замерз.

Наконец он сумел выговорить:

— Нас предали. Обоих.

Он повернулся к ней спиной, чтобы обмануть голод, который крутой волной поднимался в нем при виде нее. Такая нежная… Он проглотил комок в горле и хрипло напомнил:

— Я обещал, что не трону тебя. Я обещал, что Охотник никогда не тронет тебя.

«Сукин сын!»

Ярость, взметнувшаяся в нем, наконец пересилила голод. И это позволило ему овладеть своими мыслями.

— Вот. — Он снял с рубахи медальон на новенькой цепочке — такой же, как тот, что когда-то сорвала с его шеи Сиани, — и протянул ей. — Возьми. Держи при себе. Пока он у тебя, никто из моих подданных не причинит тебе вреда, а звери… они подчиняются моей воле. С тобой ничего не случится.

— Спасибо, — прошептала она, и ее пальцы сомкнулись на диске с тонкой цепочкой. — Но я не понимаю…

— И не нужно. Незачем.

Он с усилием отодвинулся от нее. Запах ее крови притягивал как магнит, но она больше не боялась его, и это помогало. Удивительно, но это было так.

— Я пришлю помощь, — пообещал он. — Кого-нибудь, чтобы вывести тебя отсюда в безопасности. Жди и держи это… Кто-нибудь придет. Покажешь ему медальон. Все будет в порядке.

«Калеста, ублюдок… ты заплатишь мне за все. А потом и тот — или то, — что тебя породило. Клянусь».

Он повернулся, желая уйти. И почувствовал, что ее пальцы ухватили его за плечо; прикосновение рождено было страхом.

— Ты уходишь? — выдохнула она. — Я… пожалуйста…

Он изумленно обернулся и увидел в ее глазах отчаянную надежду. Она боялась — не его, а Леса. Его создания. А он был островком спасения в море ужаса, единственным существом в его владениях, которого она не боялась. Это было так странно сознавать…

— У меня есть причины, — объяснил он. И поскольку это, кажется, подходило к его новой, странной роли, добавил: — С тобой ничего не случится.

«Обещаю».

В гавани Фарадея суетился народ. Портовые грузчики сновали в доках, как пчелы в улье. Большинство буксиров вышли в море, а шлюпки, перевозившие пассажиров через мелкие прибрежные воды, стремились к кораблям-маткам, чьи огромные паруса и неподвижные турбины были готовы покорять опасные восточные воды.