А так все со стен как на ладони. И караулят их не меньше чем шесть бойцов, да еще при двух пулеметах, на вершинах двух башен, как раз по углам поля. И с верха кордегардии присматривают. Если случится что-то вроде вторжения туманных болотников, насчет которых даже и непонятно по сей момент, телесны они или нет, то достаточно будет сверху запустить пару световых винтовочных «тромблонов», и они разбегутся. А попадись им, малозаметным и совершенно бесшумным тварям, часовой ― оставят от него изъеденный, словно кислотой, костяк.

Стены, равно как и всевозможные башни, ― от нечисти защита неплохая. Сквозь стены проходить никто не умеет, что бы там обыватель ни болтал. И летающей нечисти почти что не бывает. Редко-редко когда встречается ― так все больше по земле, вроде нас, многогрешных, топчется. Так что на стенах с витками колючки поверху часовые если и не в полной безопасности, но и в немалой. Риск быть схарченным за пределами городских стен выше раз в двадцать, наверное.

У входа на башню над кордегардией, в полосатой черно-белой будке, стоял еще один часовой из взвода охраны аэродрома. Он остановил нас, но предъявленных пропусков, выписанных Полухиным, ему хватило. Часовой кивнул, вернул их нам и укрылся от жаркого уже солнца в своей будке: начало мая обычно уже очень теплое.

В кордегардии было две двери. На правой висела табличка «Караульное помещение», а за левой была лестница, идущая выше. Башня насчитывала три этажа. Второй этаж занимала комната дежурных пилотов и комната побольше ― для технического персонала. Комэск же сидел на третьем этаже башни, откуда через широкие и распахнутые настежь окна открывался прекрасный вид на все летное поле. Комэском был уже немолодой, лет сорока, капитан в темно-синей форме с голубыми петлицами, на которых поблескивали золотые крылышки с винтом, и в пилотке с голубыми кантами. Он о чем-то отчаянно спорил с немолодым штабс-капитаном, одетым в рабочий комбинезон, с такими же петлицами, но со скрещенными молоточками технической службы.

― Мне на ваши, Сергей Сергеевич, проблемы плевать с этой самой вышки! ― говорил комэск. ― У меня боевых распоряжений на год вперед уже накопилось, начальство вот уже куда село ― и ножки свесило!

Он громко похлопал себя по красной шее широкой мясистой ладонью.

― У «громовержца» ресурс левого двигателя израсходован. У него уже почти двести часов налета, ― заявил в ответ басом штабс-капитан. ― Как он вообще летал в последний раз, лично мне не ясно. Все. Я такое в полет не выпущу и, если угодно, Петр Игнатьевич, запишу о том свое особое мнение. Летайте «аистами», на них движки поменяли. Или «гусями», с подвесным вооружением.