Нитар-Лисс ловко обводила зыбкие отблески, то и дело сажая кляксы, тихо бурча ругательства, снова и снова макая перышко в чернильницу. Оказалось, что они прошли куда больше половины пути; заветный крестик чернел южнее, но уже близко, и Лан-Ару не верилось, все крутился на языке вопрос – неужели все так просто?

– Еще дойти надо, – заметила жрица, – здесь отмечен только вход.

Ийлур молча смотрел на карту. Все равно, даже завершенная, она казалась странной.

– А точки? Что это за точки? – встрепенулся он, – ведь они не вписываются в рисунок, они – сами по себе…

– Разве ты не узнаешь? – Нитар-Лисс уже завинчивала крышку чернильницы, – это же рисунок созвездий! Вот, гляди, это Большой и Малый Лебеди, а это – Паук.

Лан-Ар почувствовал, что к щекам прилила кровь. Может быть, ийлуре и были скопления звезд, но в Храме Фэнтара этому не учили, и теперь ему было стыдно – оттого, что он не разбирается в столь простых, казалось бы, вещах.

– Так должно выглядеть небо над Лабиринтом, – закончила жрица, – ну, вот и все. Нет больше ни тайн, ни загадок. Осталось только остаться в живых и прикоснуться к Священному Древу.

* * *

А ночью, во сне, пришел Старик.

Так уж получилось – Нитар-Лисс решила дежурить первой, обещала разбудить, если почувствует опасность. Лан-Ар поначалу воспротивился; не то, чтобы совсем не доверял темной жрице, все-таки он был ей нужен, но…

Женщина есть женщина. И отнюдь не женское это дело, сидеть одиноко в ночи, у подножия враждебных гор, и слушать, и всматриваться в кромешную темень, что вытекает из ущелий Хребта. К тому же, Нитар-Лисс не выглядела румяной пастушкой. Схватка с мохнатыми тварями выпила из нее довольно жизни, только глаза – огромные, черные – жили на бледном, как бумага, лице.

Впрочем, спорить с Нитар-Лисс было бесполезно. Она как-то очень мягко, нежно поцеловала его в лоб, игриво запустила пальцы в начавшую отрастать бороду.

– Отдохни, мой неутомимый воин, – шепот сливался с журчаньем ручейка, – я разбужу тебя, как только увижу или услышу что-нибудь странное.

И Лан-Ар обмяк. Разом навалилась усталость всех этих сумасшедших дней и еще более безумных ночей; ийлуру захотелось просто закрыть глаза, чтобы потом проснуться – пусть и на полу, на жесткой циновке, – но в Храме Пресветлого. Чтобы посвященный недовольно требовал свежий чай, и чтобы, спросонья потирая веки, бежать на кухню с подносом и глиняным чайником… Одним словом, Лан-Ару вдруг захотелось, чтобы на самом деле все происшедшее оказалось сном.

– Я посижу, – повторила темная жрица, устраиваясь у акации. Она завернулась в плащ, только лицо белым пятном светлело в сумраке, – мне нужно кое-что обдумать.