Или это свет так падает? Точно, свет из окна! И занавеска колышется.

«Ы» аккуратно обошел то место, где свет и тень играли в свои странные игры. Встал в изголовье кровати, крепко взявшись руками за никелированную спинку. Доктор напрягся, словно штангист перед рывком, и потащил кровать на себя. На лбу «Ы» вздулись жилы, лицо под колпаком налилось кровью.

Оглушительный скрежет, и все закончилось.

– Шанс есть, – страдая одышкой, сообщил Поплавский, вернув фотографию дяде Пете. – Не обольщайтесь, ситуация спорная. Я бы рекомендовал обратиться к профессору Осторженко. Сейчас я запишу вам телефон. Осторженко Геннадий Лукич. Если коллеги станут говорить, что он шарлатан, не обращайте внимания. Вот, пожалуйста. Пусть ваш знакомый скажет, что от меня, и его примут.

«Ага, попробовал бы этот профессор не принять Зинченко!» – подумал Данька. Но обругал сам себя за глупость. Доктора, оказывается, разные бывают. Очень разные.

– Спасибо, Виталий Павлович.

– Не за что, Петр Леонидович. Рад был вас видеть. Если что – заходите.

– Уж лучше вы к нам! – отшутился старик.

– Куда теперь? – мрачно поинтересовался Данька, когда они вновь оказались на улице.

– В военкомат, – ответил Петр Леонидович.

8

8

– Все равно погоришь, Кондратьев. И тому две причины есть…

Лейтенант Карамышев подышал на чисто вымытое бритвенное лезвие, полюбовался блеском золингеновской стали.

– Умеют, гады! Фирма «Бартман»… Надо же, и не слыхал прежде! Пусть высохнет, жалко вытирать.

Бритва была трофейной, взятой у пленного немца три дня назад. С помощью этой бритвы энкавэдист его и допрашивал, прежде чем отправить фашистскую душу по назначению. В одиночку – никто, включая Кондратьева, смотреть на такое не решился.

Лейтенант от души плеснул в лицо одеколоном «Le Male» – тоже взятым в бою, но французским. Так сказать, дважды трофей.

– Ух-х-х!.. Ты бы побрился, товарищ техник-интендант! Кипятку еще целых полкотелка. А то бойцы боевой дух потеряют при виде небритой морды твоего лица.

Кондратьев провел ладонью по щеке. Надо бы…