– Я люблю тебя, – сказала эльфка.

– Да, но спишь почему-то с Аннвилем, – проворчал Зигфрид.

Девушка отняла руки. Он тоже отпустил ее. Оборотень думал, что теперь Глиргвай убежит. Но эльфка – о чудо! – стояла на месте, не подавая никаких признаков к бегству. Девушка морщилась, пытаясь подобрать слова.

«Любовь – это как взгляд бога в упор», подумала эльфка. – «Словно мандречены запустили осветительный файербол, когда ты на полпути к их окопам. И лежишь на снегу, уткнувшись лицом в снег, и свет обливает тебя, и деться некуда. Бог редко смотрит на нас, реже, чем нам кажется. Он слишком стар, слишком устал, и, к тому же, уже восемь веков как мертв. Но он многое знает о боли, и он понимает. Говорят, Ваниэль сошлась с Марфором в первый же день. Я не хочу спать Зигфридом… не сейчас. Но это все – одно и то же. Это – боль, которую мы не хотим причинять. Ваниэль не хотела остаться в душе Марфора тоской по желанию, которое не сбудется уже никогда. Я не хочу стать памятью о наслаждении, которого всегда будет не хватать… Бог смотрит, и бог видит.

Но это все слова для баллады. Как жаль, что Квендихен мертва, и некому переложить их на музыку. А Зигфрид понимает только простые фразы. Наши языки похожи, но это разные языки».

– Зигфрид, ты хотел бы, наверное, чтобы я занялась с тобой любовью вот на этом ковре, – сказала она и в затруднении пнула ковер ногой. Черная шкура изображенного на ней дракона пошла складками. – Но ты понимаешь…

Оборотень хмыкнул, но промолчал, ожидая продолжения.

– У меня были друзья, мой отряд – они были моя семья, – произнесла Глиргвай. – Они мне были как родители. Они меня спасли, воспитали и вырастили. Я их любила, и они меня тоже. И теперь они все мертвы. Все. Сестра Че могла выжить, но отдала себя, чтобы спасти меня… И теперь… Мы оба знаем, куда идем… А если ты погибнешь?

Она глянула на Зигфрида в упор.

– Это совершенно не исключено, – спокойно заметил оборотень.

– Это будет слишком много для меня, – сказала Глиргвай. – Когда мы победим, и под нами будет шкура Черного Пламени – мертвый, настоящий дракон, а не этот ковер, – вот тогда…

– Ну что же, идея мне нравится, – сказал Зигфрид. – Хорошо. Но ведь и ты можешь погибнуть. А как же тогда этот мальчик?

– Я знаю, что это не очень хорошо, – наморщив нос, призналась Глиргвай. – Он, наверное, будет страдать… Но мне-то будет уже все равно тогда.

Оборотень хмыкнул.

– Пойдем, сообразим что-нибудь на завтрак, – сказал Зигфрид. – Рин и Лайтонд только недавно пришли, все спят. Кулумит и сказал, что ради меня одного кухарить не будет.