— Никого я не убивал. Я ночью сплю, из чулана не вылажу, если хозяин не поднимет. Ничего я не видел, и почему они померли — не знаю.

— Пауки твои?

— Пауки сами по себе. Делать мне больше нечего, только на пауков любоваться. У меня в чулане пауки в каждом углу сидят.

— Но уж не такие.

— А мне без разницы…

Разговор начинал идти по кругу, и Больцано прибег к решительному средству:

— Ты хоть знаешь, кто перед тобой? — просил он, кивнув на Аосто.

— Да уж знаю, видал его, когда во дворе мужики топорами посеклись.

— А теперь он по твою душу приехал. Хозяин-то умер злой смертью, да и не один, а с женой и слугами. Только ты жив и остался, так что тебе и ответ держать.

— Не знаю я ничего, и никого не убивал, я спал, а они сами померли, — затянул мальчишка на привычный лад, но Больцано не дал закончить.

— Ты голову мне не морочь, вина твоя вся на ладони. Отвезут тебя в город и, как отравителя, посадят на кол.

— Уж лучше на колу сидеть, чем тая каторга…

Мальчишку, кажется, ничто не могло прошибить.

— А кто я такой, ты знаешь?

— Да кто б ты ни был, лишь бы не был.

— Так вот, я волшебник и могу тебя от этого человека забрать себе. Но ты мне врать не смей, я твои враки вижу прежде, чем ты их придумывать начнёшь.

— Волшебник… — презрительно протянул Радим. — Меня уже один такой обещался в ученики взять. И где он? Ушёл и забыл.

— В ученики я тебя брать не собираюсь, — Больцано видел, что парень чувствует в нём чуждую силу и, значит, обман распознает сразу, — а от закона спасти могу. Вот и выбирай, где тебе приятней — у меня или на колу?

— На колу сидеть хоть и больно, да не долго, а вы, поди, на всю жизнь запрёте.

— От меня на кол никогда не поздно, а вот с кола ко мне уже не соскочишь, так что думай веселей. Ко мне хочешь попасть — правду отвечай.