«Вот же классненько… Классненько!» — ликуя, прошептала Тата.

Она сощурилась, приглядываясь. Все так и есть! И это никакой не мираж!

Тату подхватила и понесла волна счастья.

Она задорно шагала по руслу тоннельного ручья, поднимая мириады мутных брызг.

Не прошло и пяти минут, как она оказалась в центре вожделенного золотого столба. Там ручей образовывал нечто вроде отмели. Тата откинула со лба мокрые от пота волосы, выбралась на отмель и посмотрела вверх.

Итак, она находилась совсем недалеко от поверхности. Метрах в трех-четырех.

Прямо над ней зияла дыра распахнутого канализационного люка. Когда-то к ней, по сделавшейся вдруг совершенно плоской стене тоннеля, вели железные скобы-ступени. Теперь их не было.

Тата закричала. Потом вновь позвала на помощь.

Но помогать никто не вызвался.

Она голосила еще долго, не столько уже уповая на подмогу, сколько стремясь выкричать, выдавить из себя воплем ту подрагивающую, тяжелую муть, которая облепила изнутри ее легкие, запрудила брюшину, свинцовой слизью обволокла горло.

Как ни странно, Тата не заплакала, как заплакал бы на ее месте всякий.

Она лишь насупилась и сглотнула, как глотала микстуры, горький ком отчаяния. Затем вынула из сумочки колоду, нашла в ней меня — без лишней скромности отмечу, что она доверяла мне больше других королей (злые языки утверждают, это оттого, что я напоминал Тате ее дядю Максима, бездетного инженера-атомщика) — и переложила меня в нагрудный карман джинсового сарафана.

Я не стал надоедать ей словами утешения. Сказать по правде, не было на них времени — она смотрела мне в глаза пять десятых секунды и за это крохотное времечко я должен был успеть сообщить ей кое-что полезное.

— У тебя в сумке органайзер. Если несколько его страниц вырвать и покрепче скрутить, получится хоть и быстрый, но все же факел.

Тата меня услышала. И, бросив прощальный взгляд на лжеспасительный люк, двинулась дальше.

Разветвление петлястого, похожего на кишку тоннеля, по которому она шла, не сворачивая, около часа, Тата предсказала на ощупь — изменился рельеф стен. Подряпанный, заросший грибком бетон вдруг обратился оштукатуренным кирпичом. Штукатурка была сравнительно свежей и пахла привычно, буднично — подвалом, подъездом, стройкой — и куда отзывчивее отвечала на Татины касания. Да и изнуряющие гнилые миазмы как будто исчезли!

Тата решилась зажечь спичку (к слову, их теперь оставалось девять штук плюс одна сломанная). Подпалила факел (после некоторых колебаний она все же раздербанила дорогую вещь). И… о радость! Обнаружила… обнаружила вот что.