Леонел говорит, под водой вообще красиво. Все уговаривает меня внизу поплавать. А я и нырять-то никогда не умела, у меня задница широкая, мгновенно всплывает. Он смеется, дескать, ничего, груз привяжем, и нырнешь, но я пока что не решаюсь. Он вообще хороший, Леонел, только старый уже, борода седая – как он ее в свой костюм для погружения прячет, ума не приложу! Вот и Соня мне твердит: хороший, поженились бы… А я здесь не за тем, чтобы замуж выходить, я его и полюбить-то только ненадолго могу – ну и зачем хорошему человеку лишние огорчения? Лучше уж так – дружим и дружим, ведь, если бы все всерьез, кому тогда, кроме меня, моряков провожать?

А Соня в своем ресторанчике живет. Ну то есть когда-то это довольно большой ресторан был – на обзорной площадке телевышки. А потом Соня часть себе под квартирку отгородила и для матери еще комнату сделала. Я заходила – хорошая комната, светлая, старая Дона целыми днями в кресле сидит, вяжет и радио слушает, а на кровати три кошки спят: рыжая, черная и трехцветная.

Что еще интересно – лифт у Сони до сих пор работает. То есть можно подплыть, кабину вызвать и к ней наверх подняться, а можно и на самое дно спуститься, Леонел так ездил, прямо в акваланге, вывеску «Ресторан ПОДНЕБЕСНАЯ» снизу привез. Здесь китайская кухня раньше была, да. А в лифте – воды ни капли. Просох что ли, пока поднимался? Непонятно. Но здесь многое непонятно.

Том режет из мореного дерева фигурки и отдает их воде. Да, так и бросает в волны прямо из окна, зная: ровно через пять лет море вернет их – совсем другими. Ни единой зазубрины, ни одного острого угла, узор годовых колец точно прожилки в яшме. То, что было сделанным, стало цельным и настоящим. «Что это?» – удивляются туристы, но кто хоть раз сжал в ладони фигурку из лавки Тома, уже не сможет расстаться с ней никогда – только бы чувствовать эту твердость, эту гладкость, скользить пальцами по изгибам… «Сколько с меня?» – и отдают Тому деньги, морю – сердце. Резчик не знает, что случается с ними потом – голубеют ли их глаза, забывают ли они имена своих жен и таблички на дверях своих кабинетов, чтобы однажды очнуться от сна обыденной жизни на пирсе, отыскивая взглядом свой корабль, или только лунные вечера топят их сердца в приливе тоски, что отхлынет утром, оставив лишь мелкий мусор повседневности.