— А-а, так это вы — батюшка знаменитой «Норбы Александровны»? — простодушно улыбнулся профессор.

— Да, я! — приосанился товарищ Разбойников. — И буду очень рад, если войду в историю хотя бы как батюшка «Норбы Александровны», потому что уборка мусора приносит больше пользы городскому хозяйству, чем вся ваша археология, вместе взятая!

— Не смею с вами спорить, — кротко ответил профессор, — но, простите, с точки зрения нас, малополезных археологов, ваше детище — совершенно варварское приспособление, лишающее будущих исследователей так называемого культурного слоя эпохи…

— Вот-вот, для вас культурный слой — это мусор! — радостно подхватил Александр Петрович. — И не удивительно, что вы роетесь в этом мусоре, а потом выдаете его за подлинную историю!

— Ну, разошелся Петрович, — шепнул инспектор Столбовой инспектору Лиственницыну. Тот в ответ лишь вздохнул — подобные «взбутетенивания» и «пропесочивания» товарищ Разбойников регулярно учинял и в Кислоярской милиции, хотя она в его ведение как мэра города вроде бы и не совсем входила. Работники внутренних дел уже знали, что в таких случаях следует во всем соглашаться с Александром Петровичем, а потом поступать по-своему. Профессор же Кунгурцев этого правила не знал и пытался возражать:

— Но позвольте…

— Не позволю! — отрезал товарищ Разбойников. — Никому не позволю глумиться над нашими светлыми идеалами!.. И вам не позволю, — неожиданно переключил он внимание на малоприметную даму, сидевшую в четвертом ряду, наискосок от Александра Петровича. — Да-да, вам, товарищ Хелена! Думаете, мы не знаем, на каких помойках проклятого прошлого вы роетесь под видом краеведческих исследований? Мой вам дружеский совет — прекратите ваши злопыхательские изыскания, а то мы вам поможем их прекратить!

— Но Хелена же исследует нашу историю… — попытался было вступиться Кунгурцев, однако Разбойников гнул свое:

— Нашу историю? Нет, не нашу — вашу историю! А наша история началась в Октябре семнадцатого года выстрелом «Авроры», возвестившим начало нового мира, свободного от насилия и эксплуатации! И вам, господин Кунгурцев, как ленинградцу, не мешало бы об этом хотя бы иногда вспоминать!

Профессор мрачно молчал — отвечать на подобные речи значило бы перейти на такой уровень дискуссии, до которого он предпочитал не опускаться.

А товарищ Разбойников тем временем совсем, что называется, «соскочил с катушек»:

— Хотя что это я говорю — ленинградец. Ваш город всегда был рассадником троцкистско-зиновьевской ереси, и вы — достойный продолжатель этих опортунистов и врагов народа! Да если бы вы были членом нашей Партии, то я сделал бы все, чтобы вас оттуда вымели поганой метлой как чуждый элемент, разлагающий ее изнутри!