Мальчик опять дернул Хаману за рубашку. — Ты боишься? — И там, где в его мыслях был брат, были страх, боль и пустота: вот так ребенок воспринимал войну.
— Да, немножко, — Ману знал достаточно, чтобы не лгать ребенку.
— Я тоже, — согласился ребенок, и протянул грязную, в половину размера керамическую монету. — Может быть пожелаем вместе?
— И что бы мы хотели?
Мальчик прижал коротенький и толстый палец к губам. Хаману быстро кивнул. Он должен бы знать: желание — это тайна, которую знают только двое: тот, кто просит и Лев. Они бросили свои монетки вместе: два крошечных кусочка керамики блеснули в лунном свете. Даже бог не смог бы сказать, какой кусочек чей.
— Ну, как думаешь, будет все в порядке, а? — спросил мальчик, глядя на него. — Лев позаботится о нас, ну?
— Он попытается, — ответил Хаману.
Он удержался от того, чтобы сказать ребенку больше, когда мама мальчика позвала, — Ранси! — и протянула к нему руку.
— Прихоть Льва, — сказал Хаману тени мальчика, пока та бежала вокруг фонтана. — Он попытается спасти вас всех.
Король-Лев оставил фонтан за собой и побрел по улицам своего города. Из двери каждой таверны вырывались яркие лучи света, собравшийся там народ пришел то ли чтобы найти мужество, то ли потерять страх на дне кружки. Ни одна таверна не могла сделать хоть что-нибудь, чтобы успокоить нервы Доблестного Воина. Ничто из того, что он мог съесть или выпить, не сделало бы эту ночь короче. Ничто из того, что он мог себе представить, не сделало бы ее полегче.
Внезапно он вспомнил мысль Павека, которую он выудил из головы своего темплара пару долгих ночей назад:
Хаману пошел обратно к дворцу, а точнее к кварталу темпларов с его лабиринтом стоящих крест-накрест совершенно одинаковых красно-желтых фасадов, находившихся на одинаковых улицах. На протяжении всех веков правления Хаману, соперничество между темпларскими бюро Урика было не менее напряженно и смертельно, чем соперничество между Доблестными Воинами Раджаата.
Хаману ничего не мог по делать, чтобы положить конец этой вражде, но заставив всех темпларов ходить в желтом и всем жить в одинаковых домах в одном квартале города, он сделал все, что может сделать один человек, чтобы уменьшить ущерб, вызваный этим многовековым соперничеством.