— Ну тогда переведи мне, а я пойду к царю и передам ему слово в слово…
— Прошу меня простить. Ни в коем случае невозможно.
Сю-юн выпрямился, решительно глядя перед собой, веером прикрывая отворот одежды, за которым скрывался заветный листок. Он делал только то, что должен был сделать. Господин Дэн-ши сказал: только царю, из рук в руки, сразу по прибытии.
Акамие кусал губы, исподлобья глядя на Сиуджина.
— Я должен получить это письмо.
— Я умирать — высокородный господин взять. Я навеки опозорен.
Лицо забеленное, неподвижное.
— Ну хорошо, — согласился Акамие после долгого молчания. — Спрячь его получше, да смотри, не потеряй. Нет сомнений: родина ашананшеди именно там, откуда ты родом.
О сомнениях царя
О сомнениях царя
Оставшись один, Акамие не мог заснуть. Не надо ли было сразу открыться? К чему эта игра?
Прости, Судьба, мою неблагодарность, какое счастье — не быть царем. Чем были годы, проведенные на ночной половине? Не самое счастливое время в его жизни, так, но… Все, что он знал, все, из чего мог выбирать: ложе и трон. Что бы он выбрал?
Выбора-то и не было.
Но вернуть, хоть ненадолго, свободу быть существом, хоть бы и мнимо, подневольным, беззаботным, не виновным ни в чем из того, что с ним происходит.
Он не знает, кто я, он не знает, повторял Акамие. Как заклинание.
У него был друг — старый мудрый Ахми ан-Эриди, вазирг, учитель.
У него был друг — бесстрашный и беспечный Арьян ан-Реддиль, воин, поэт, непоседа.
У него был друг — умница Хойре, евнух.
Но ему так не хватало Айели, такого же, как он сам, только слабее, кому он мог бы стать опорой, и кто его понимал бы, говорил бы с ним на одном языке. Ничто не повторяется. И чем настойчивее прельщают сходства и соответствия, тем пристальнее следует искать губительную разницу. Акамие знал это, но знанием вычитанным, не своим. Сиуджин. Айели. Чужеземец, беззащитный здесь. Нежный. Брат. Маленький брат. Айели. Нежность пришла на смену горечи.
Так и не заснув, провел ночь, разглядывая листы с картинами, на которых изображались вершины гор и верхушки сосен, облака, водопады между ними, гнутые крыши сквозных беседок. И люди, лицом похожие на Дэнеша, играли на флейтах, на маленьких барабанчиках, подносили к губам чашечки не больше лепестка розы, взмахивали голубыми клинками, хмурили брови, страшно выкатывали глаза и кривили угрюмые рты.