А вот это существо кажется чужим в роскошном до отвращения саду. Прямо мне навстречу, уныло опустив голову, повязанную черной тряпицей, брел рыжевато-коричневый грифон. Львиный хвост с кисточкой волочился по земле. В дополнение этой удручающей картины какой-то безумец повязал Энунду на хвост голубой бантик и одел на грифона кожаный ошейник с колокольчиком.

– Энунд, – тихонько позвал я. – Привет…

Зверь выпрямил шею и косо, по-птичьи, глянул на меня единственным желтым глазом. Второй скрывался под повязкой из черного шелка.

– Ого! – у него очень характерный металлический голос. – Явился! Ты знаешь, что здесь творится?

Меня всегда удручала манера Энунда называть вещи своими именами без какого-либо стеснения. Поэтому я прижал палец к губам и постарался придать своему взгляду наибольшую многозначительность. Однако Энунд меня не понял.

– Конан здоров, надеюсь? – осведомился грифон. – Как ваши приключения?

– Все хорошо, – тихо, почти шепотом сказал я. – Не ори.

– Начнешь тут орать! – сварливо и столь же громко пожалобился грифон. – Я все больше начинаю не любить людей. Этот говнюк…

– Тихо! – рявкнул я. Зверь раздраженно дернул хвостом. – Потом поговорим. Ты давно выздоровел?

– Две седмицы, – проворчал Энунд. – Крыло зажило, могу летать. Только глазница побаливает. Представлю, какую кличку мне теперь присвоят в клане! Энунд Одноглазый… Ты, как погляжу, все знаешь?

– Не все, но какую-то часть, – полушепотом сказал я.

– Эта тварь – не Конан, – как бы невзначай заметил грифон. – Я говорю, а мне никто не верит… Даже Эви. Хотел улететь домой, в Ямурлак, но вас дожидался. Знал, что вернетесь…

– Ты случайно не знаком с Рингой, графиней Эрде? – я погладил Энунда по голове. Жесткие, однако, у него перья.

– Графиня сидит в гамаке и злится на весь мир, – отрапортовал грифон. – Проводить?

Я нагнул голову и Энунд, развернувшись, пошел в глубину сада. Я принял это как приглашение последовать за ним.

Мы миновали купу сплетшихся ветвями зеленых кустов можжевельника и карликовых сосен, прошли мимо фонтана в виде русалки, сидящей на камне, и вывернули к созданной садовниками беседке из тонких лиан. На вершине этого образца садоводческого искусства сидели два белых попугая с встопорщенными хохолками и оживленно переговаривались.

– Ринга? – я поднял бровь.

– Наконец-то!

Госпожа графиня, как и сказал Энунд, томно возлежала в сплетенном из зеленых шелковых канатиков гамаке, штудируя толстую, оплетенную в кожу книгу. Я успел прочесть надпись на обложке: «Мэтр Бебедор Немедийский. Трактат об эманации небесных тел». У моей жены всегда были очень странные литературные вкусы…